"Юрий Астров. Крылья (маленькая повесть)" - читать интересную книгу автора

не менее убежать от кладбища так и не удалось. И весны были разные, иногда
очень обещающие, - особенно последняя, - но все всегда заканчивалось
привычным видом: могильные холмики, плиты, памятники, кипарисы, кусты
сирени, отрытые могилы, готовые к приему очередного новосела.
Последние годы перед его возвращением с обломков второй семьи на
родное пепелище дом стоял заколоченным. Но не разграбленным. Его
сторожили соседи, за что по договоренности с наследником (таковым Семен
Орестович и являлся) использовали в целях собственного пропитания
земельный участок, попросту - огород. Так что Семену оставалось лишь,
проветрив часть помещения и наглухо заперев другую, открыть заглушку,
наполнить отопительную систему водой и затопить газовый котел. Сразу стало
можно жить.
Немолодой, одинокий рантье с пестрой биографией, которая сейчас
никого не интересовала, двумя высшими образованиями, двумя изданными, но
давно забытыми книжками и неудавшейся жизнью... Впрочем, звериное
здоровье быстро отвлекало Семена от таких - иногда все же закрадывающихся
в голову - мыслей.
Начинать жизнь заново было нетрудно. Но - зачем? Ни о какой-то
новой семье, ни о карьере (в Куличе-то? Боже мой...) Семен Орестович не
думал.
Соседи ему не докучали, - на Кладбищенской знакомых почти не
осталось. Да и в городке - тоже. Кто умер, кто уехал.
Изредка он приводил женщин. Иногда стучал по клавишам ноутбука,
а потом отсылал рассказы и статьи в безгонорарные журналы. Порой листал
книги, изданные в основном в 50-е и 60-е годы, - из отцовской библиотеки.
Их дворянско-разночинная ветвь куличевской интеллигенции, столь резко
обломанная революцией и гражданской войной (одного прадеда расстреляли -
то ли белые, то ли красные, другой погиб на Гражданской - то ли у красных,
то ли у белых) - все же не засохла. Орест Янович не испытал отцовского
влияния из-за безвременной смерти отца, прапорщика военного времени, а
потом учителя, и удивительно поэтому, что извечный бич русской
интеллигенции - вина перед народом - хлестал его едва ли не до боли; он и
сына назвал Семеном по этой причине. (Кстати, Семен такое влияние как раз
испытал, но никакой вины ни перед кем не чувствовал. Если бы он над этим
когда-нибудь задумался, то мог бы такие раздумья резюмировать словами
Потока-богатыря: "Я ведь тоже народ, так за что ж для меня исключенье?").
Несмотря на некоторый даже - по куличевским меркам - аристократизм, батя
мог по праву называться интеллигентом лишь в первом поколении, это
повлияло и на его литературные вкусы: до смерти - достаточно безвременной
- он с подозрением относился не только к Толстому и Достоевскому, но даже
к Чехову, зато Сетона-Томпсона и Паустовского считал великими писателями.
Новых книг Семен не покупал.
В середине весны он вскопал огород и посадил картошку. А потом,
вспомнив вдруг о связках журналов и книг, нашел на задах лестницу (дробыну
по-местному) и полез на чердак.
Лампочка не горела. С трудом различая при тусклом свете из
открытой чердачной дверцы очертания предметов, Семен пошел вперед, туда,
где должны были лежать книги. Но совершенно неожиданно и весьма
чувствительно ударился коленной чашечкой о большущий сундук. Тихо
выматерившись, он стал растирать больное место - и тут его осенило.