"Мигель Анхель Астуриас. Ураган (Роман)" - читать интересную книгу автора

блеском, веера ветвей смыкались в арки, и в зеленой, растительной полумгле
не видно было, как наливаются гроздья изумрудов.
- Этой земле только людей глотать... - заметил Аделаидо, и не лгал - он
сам того навидался, он ведь прибыл, когда здесь ничего еще не было. "Глотает
и будет глотать", - думал он, толкуя с десятниками о том, где им еще нанять
рабочих, а то придется туго. В прошлом году так и вышло. Бананы зреют
быстро, их надо срезать зелеными, иначе они погниют, а рук не хватает. Так и
гибнут тысяча гроздьев, или две тысячи, или три, или пять, или десять... И
убытки и прибыли считала на тысячи "Тропикаль платанера". Последним подошел
к нему носатый Торрес. И все с тем же. Хоть умри, а рук не хватает. Не
наберем рабочих - наплачемся. С теми, что есть, урожая не соберешь.
Десятники донимали надсмотрщиков, надсмотрщики - управляющих,
управляющие - столичных чиновников, и все это вместе привело в движение
тайные пружины телеграфа. Телеграфисты выстукивали ключом на крохотной
машинке, и сквозь тропический лес, сквозь нестройный строй деревьев, жадно
живущих и растущих, ибо они с рожденья причастны смерти, бежали слова
призыва о помощи: "Людей не хватает...", "Людей...", "Людей не хватает...",
"Людей..."
И шли поезда, груженные людьми. Люди ехали к морю, работать. Работать к
морю. Кто не ехал, шел пешком, все туда же, к морю. Кто не шел, ехал к морю
на грузовике. Семьи с собой не брали, чего ее таскать. Брали пончо да
несколько монет на дорогу. Да мачете, на всякий случай. Да на всякий случай
освященный кусочек распятия из Эскипулас[8], который болтался на безволосой
груди юноши или на задубелой груди мужа, пока не превращался в пропотевший,
никуда не годный комочек.
Когда поезд выблевывал их на ближайшей к плантации станции, они уже
успевали порядком устать, но к месту шли как солдаты в пешем строю. Всегда
найдутся бодрячки, которым не терпится шагать во главе колонны. Те, кто
посмирней, следовали за ними. Самые ленивые плелись в хвосте. Как ни иди,
придут все вместе, будто новобранцы. Только новобранцы идут в казармы
невесело, а эти люди шли весело и браво: платили на плантациях вдвое больше,
чем они смели мечтать. Поработаем месяц-другой, думали они, и поднаживемся,
будет с чем домой вернуться. Жара мучила их. Тощая плоть уроженца гор
томилась в припарках зноя. Люди начинали понемногу раздеваться, отклеивая
одежду от липкого тела, словно она жгла их, и, падая духом, решали уйти, как
только заработают хоть что-нибудь. Но оставались все, и всем приходилось
притерпеться. Одни спали на ходу, другие вообще не спали, всем хотелось
пить, всех мутило. А народ прибывал. Он прибывал, и его требовалось больше и
больше. Что поделаешь, чтобы сажать деревья, тоже руки нужны. Только бы не
начинались работы там, у Рио-Ондо! Нет, начались. Пришли землемеры в
пробковых шлемах. Потом выжгли и вырубили лес. Вспахали землю. Посадили
саженцы. Деревья проклюнулись из клейкой земли, стали расти, тянулись вверх,
одни - быстрее, другие - медленнее, словно дети, у ног людей. Вода орошала
ряды растений, кольями устремившихся к небу, и вместе с солнцем, луной и
звездами обращала в золото плоды, ибо продавали их на вес золота.
Пеоны, десятники, надсмотрщики, управляющие были еще люди, можно
сказать, а дальше, выше начиналось что-то слепое и безжалостное,
превращавшее все в столбцы цифр с неумолимой и непреклонной точностью
машины.
Один из винтиков этой машины, мистер Джон Пайл, знал, что он винтик, а