"Мухтар Ауэзов. Путь Абая (Том 2)" - читать интересную книгу автора

рассказать о споре. Видимо, о слове "шон" здесь что-то знали: Кокпай,
улыбаясь, переглянулся с Абаем. В сердце юноши вспыхнула надежда. И
действительно, едва остальные поравнялись с ними, Абай повернулся к Ерболу и
Баймагамбету.
- Выходит, вы оба стали на сторону Магаша и принуждали Какитая
сдаться? - спросил он усмехаясь.
- Я испытанный судья, - шутливо ответил Ербол. - Не только Какитая -
тебя самого вынуждала сдаваться моя справедливость, вспомни, Абай!
- Принудить к сдаче нетрудно. Много труднее - справедливо судить. Что
ты скажешь, если Какитай все-таки прав?
И судьи и обвинители, уже торжествовавшие победу, в недоумении
посмотрели друг на друга. Ербол и Баймагамбет начали неуверенно возражать
Абаю, но Магаш и Акылбай, перебивая их, изумленно воскликнули:
- Что вы сказали, отец?
- Вы говорите, есть слово "шон"?
- Да, Какитай прав, - повторил Абай. - У казахов есть слово "шон", есть
даже и такое имя. В роду Суюндик, как две высокие горы, возвышались братья
Шон и Торайгыр, Оба были на редкость красноречивы, их крылатые слова
известны всему Среднему Жузу, Вероятно, слово "шон" пришло к нам от
киргизов. Оно часто встречается в старинных песнях, в рассказах о знаменитых
батырах рода Уйсун. Как видите, Какитай крепко утер вам нос! Все вы
непомерно довольны собой, среди вас он самый скромный, даже не смеет
называть себя акыном. А на деле именно он и оказался настоящим поэтом,
владеющим богатством речи. "Шон" означает: мощный, достойный. Какитай и о
себе сказал как о достойном и вас уязвил, зябнущих и мерзнущих. Вы просто
положены на обе лопатки! Вот что я скажу вам; самонадеянные акыны Магаш и
Акылбай! - Абай лукаво взглянул на сыновей.
Выслушав эту добродушную отповедь, все от души расхохотались - и
победивший Какитай, и побежденные поэты, и посрамленные судьи.
Всадники двинулись дальше, пробираясь в густых зарослях осоки, уже
поникшей по-осеннему. В стороне показался невысокий холм. Абай, ехавший
впереди, молча повернул коня к нему. Видя его задумчивость, примолкли и
остальные. В полной тишине всадники поднялись за Абаем на холм, на вершине
которого оказались две старые могильные насыпи, почти сровнявшиеся с землей.
Молодежь вопросительно переглядывалась: никто не знал, чью память хранят эти
древние курганы. Абай остановил коня.
Охватив ладонью свою красивую, не очень густую бороду, в которой уже
пробивалась седина, Абай молча смотрел на могилы. Порой он щурил глаза, и
сеть мелких морщин - знак прожитого времени - проступала у висков яснее:
порой он совсем прикрывал веки, погруженный в мысли о давно минувших днях,
свидетелями которых были эти осевшие курганы. Молодежь, остановившись
поодаль, молчала, не понимая, что вызвало такую глубокую задумчивость Абая.
Два ястреба, сидевшие на руке у Дармена и Шубара, вытянув шеи, тоже
уставились немигающими золотистыми глазами на могилы, словно ожидая, что
из-за них вот-вот выскочит дичь.
Наконец Абай, не оборачиваясь, поднял руку и сделал жигитам знак
приблизиться. Всадники тронули коней. Когда стук копыт замер и все
остановились возле Абая, он заговорил негромко и медленно, как бы раздумывая
вслух:
- Вот уже сто раз угрюмая осень сменяла над этими могилами благодатное