"Александр Остапович Авдеенко. Дунайские ночи" - читать интересную книгу автора

шаровары, в куртку, сделанную из солдатской плащ-палатки, в непромокаемые,
пропитанные жиром сапоги, как вдохнул дух немудреных рыбачьих снастей -
сразу забыл все самые важные дела, возложенные на него, и почувствовал себя
вольным рыболовом. Не верите? И правильно. Гойда никогда и нигде не забывал,
кто он. Сделал вид, что он завзятый рыболов, и только.
С удочкой на плече, с маленьким ведерком в руке, насвистывая одну из
любимых песенок, шагал Гойда по сырому от вчерашнего дождя, безлюдному
берегу Каменицы. Шел он по направлению к монастырской переправе.
Горные холодные воды Каменицы с приглушенным рокотом струились по
широкой щели, пробитой в незапамятные времена в каменных склонах Соняшной
горы. Сквозь прозрачно-синюю толщу воды виднелось дно, заваленное обомшелыми
глыбами, серым шершавым плитняком и обточенной, костяной белизны галькой.
Тяжелые темные карпатские кручи поднимались над долиной Каменицы.
Гойда посмотрел на колокольню, покачал головой. "Ловкачи эти черные
праведники. Проповедуют царствие небесное, а сами захватывают на земле
райские уголки. Санаторию или дому отдыха на этом месте красоваться, а не
девичьей тюрьме".
Монастырь стоял над Каменицей, на почти отвесном сорокаметровом
гранитном обрыве. Белые его стены, оцинкованная крыша, купол с золоченым
крестом и колокольня резко выделялись на мрачном фоне гор.
В сером лбище обрыва вырублена узкая крутая лестница. Она начиналась у
самой воды и вела вверх, к глухой, откованной из железа монастырской
калитке.
У первой ступеньки лестницы покачивалась на воде узконосая легкая
лодка. На ее корме сидела женщина в черном.
Гойда приложил к углам рта ладони, закричал:
- Ого-го-го-ro!.. Давай!
- И-и-иду!.. - сейчас же откликнулась монахиня. Голос ее, сильный,
певучий, пролетел над Каменицей, отразился в прибрежных скалах и замер в
дальних виноградниках.
"Это она, Мария! Ишь какая голосистая", - улыбка тронула губы Гойды. Он
сел на морщинистый камень, лежащий на берегу. Взгляд его ни на одно
мгновение не отрывался от реки.
Черная лодка медленно, с трудом преодолевая сильное течение, подходила
к левому берегу. На корме, энергично и умело работая шестом, стояла Мария.
На ней черное глухое платье, черный платок. Только лицо белеет да руки.
"Молодая, красивая, - подумал Гойда, - ловкая, острая на язык, а добровольно
забилась в монастырскую дыру. Такой дивчине надо не богу, не игуменье
служить, а жизни. Как бы ее вытащить отсюда? Дремлет горком комсомола. А
ты?.. А тебе все некогда... Эх, ты! Хочешь чужими руками творить добро".
Острый просмоленный нос лодки зашуршал на прибрежной гальке. Мария
сдвинула платок на затылок и, опираясь о шест, приветливо посмотрела на
казнившего себя Гойду.
- День добрый, - пропела она, не желая замечать его хмурого выражения
лица.
- Здравствуй, Мария. Жива? Здорова?
- Слава Иисусу, жива и здорова. А ты?
- И я, как видишь, еще не на том свете. Перетащишь на правый берег?
- Садись!
Он прыгнул в лодку. Мария уперлась шестом в каменистое дно, с силой