"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

Стукнув по журналу култышкой, Колдыба Хе-хе-хе сказал мне:
- Вот теперь, Витек, тот очкастый ректор увидит твои картины в "Друге
детей" и лопнет с зависти, хе-хе-хе. А то еще, глот, побрезговал принять в
академию. Жалко, что мы тогда его не угробили, от таких субчиков надо
очищать землю. А что, если тебе сейчас опять сходить к нему для поступления?
Я насмешливо присвистнул:
- Рыжих нету. Теперь-то я и без академии вылезу в художники.
- Точно. Пускай сами попросят.
Получка гонорара у нас совпала с поступлением одного из санкомовцев на
красильный завод. (Старших ребят все время распределяли по фабричным
предприятиям.) Завхоз ночлежки выдал этому счастливцу огромные новые сапоги
с красными отворотами. Тот сейчас же навернул двойные портянки, задрал нос и
ходил, не глядя под ноги, а мы следили за ним с завистью. В этот день мы
устроили похороны своим мечтам о "воле" и несколько раз бегали в продмаг
делать закупки. Сторож-татарин знал в лицо весь изоляторский "медперсонал";
подкупленный четвертинкой, он охотно открывал полупудовый замок на огромных
железных воротах. Наутро мы проснулись на койках, а больные лежали на полу.
Они вскочили и стали прикладывать нам компрессы и под полою выносить на
помойку пустые бутылки. Они не охали, не стонали, глядели испуганно, и
теперь это были настоящие больные. Оказывается, ночью мы, санкомовцы,
подрались с ними стенка на стенку; влетело обеим сторонам, а мне в этой
схватке перебили нос.
Вскоре совсем неожиданно для нас изолятор покинул и Пашка Резников.
Оказывается, он недавно послал письмо в Донбасс, попросил у отчима прощения;
мать звала его домой, выслала деньги на обратный проезд. Так стала
распадаться наша "могучая кучка".
В изоляторе мы некоторое время оставались только с Колдыбой Хе-хе-хе,
потом нам прислали двух новых санкомовцев,



ПЕРВЫЙ КЛАССИК


[Image010]


НАВЕРНОЕ, после того как дядя Шура устроил нам, санкомовцам, заказ на
рисунки для журнала "Друг детей", я все больше привязывался к нему сердцем:
кого-то ведь мне надо было любить? Однажды воспитатель остановил меня в
ночлежном коридоре.
- Ты, говорят, Виктор, занимаешься и литературой?
- Я?
- Значит, меня неправильно информировали,- невозмутимо сказал Фурманов.
Я быстро прикинул. Конечно, никто не мог сказать дяде Шуре, что я
занимаюсь литературой. Я сам не знал об этом. Да и что это значит:
"заниматься литературой"? Читать книжки? Это я очень любил. Но здесь, на
Малой Панасовке, библиотекой и не пахло. Вообще интересно: что все-таки
Фурманову от меня надо? Я как бы замялся и сказал тоном признания:
- Литературой я не занимаюсь, а вот... сочиняю стихи.