"Владимир Авдеев. Протезист " - читать интересную книгу автора

присутствия главврача (...)
Выронив кусок мыла и нагибаясь за ним, ощутил на себе полдюжины взоров,
которыми меня оделили постоянные пациенты больницы, прослышавшие о том, что
мое путешествие в болезнь закончилось...
Траченные антибиотиками взгляды сочувствующих моему выздоровлению
остались внизу, не поднимаясь выше раковины. Я ворошил вереницу латинских
букв, подстраиваясь под них языком, точно под выбитые зубы, и переставлял их
с места на место, заучивая название недуга, который якобы был моим уделом
последнее время. Что мне делать с этим временем? Не могу приставить ни к
прошедшему, ни к будущему столь простую сумму длительностей. Она не
сочленима ни с чем из того, что было в моей жизни. Мертвый академический
язык философии, теологии, права и медицины. Я не владею латынью и потому не
знаю, чем был болен. Из задумчивого потирания переносицы главврачом я понял
лишь одно: то, что было со мною, можно условно обозначить как обширный
воспалительный процесс. Больше я не знаю ничего, потому что у меня ничто
конкретно не болело. Оголтелый цинизм распирает глаза и расталкивает легкие
в тугих профилактических вздохах, и я, не дождавшись оклика, иду получать
кипу листков, испещренных остроконечным, ранящим глаза почерком, где в конце
будет значиться как приговор: "Окончательно здоров".
Поезд уносит меня из загородной больницы, где я, долгие месяцы смиренно
кутаясь в пронумерованный халат, глотал чистый сосновый воздух с тишайшими
грезами о выздоровлении. Меня выписали...
...теперь нужно было куда-то себя вписывать (...)
Я утратил чувство реальности, перестав получать всякое удовольствие от
настоящего времени, и потому не замечал в вагоне по-летнему празднично
одетых людей, оживленных привычной суетой разгоняющегося дня.
Время всегда вмещает больше, чем нам кажется, особенно прошедшее время.
У меня еще будет возможность убедиться в этом, а сейчас еще не знаю,
придусь ли ко двору новому бытию, которое нещадно уродует старые толкования
и привычки. Этот дурнотный аромат столкновения прошлого и будущего в ущерб
настоящему доносился до меня через заносчивые газетные заголовки и
тяжеловесные сплетни, что кочуют из уст в уста, меняя лишь наряды
пристрастий. В душе моей было дико, пестро и мучительно.
"Мы движемся в области частичных истин".
Френсис Герберт Брэдли.
Состояние общей моей безжеланности, стремительно пронзающее пригородное
расстояние, нарушил железно-дорожный контролер. Я воззрился на его челночный
бег мимо сдвигающихся коленей пассажиров, и он моментально почудился мне
белым кроликом с красными глазами с первой страницы "Алисы в стране чудес".
Мне, как и Алисе, его присутствие не показалось особенно странным.
Засаленные пузыри на форменных брюках самым диковинным образом симметрично
дополняли общую сощуренную подслеповатость очков. Любопытный человек. В
старину про таких, как он, говорили: "Лишен употребления собственных
чувств". Я выудил билет, рассматривая потускневшую кокарду на фуражке цвета
жженой пробки. Контролер уперся диоптриями в мой билет, подрагивая крыльями
носа, также привлеченного к дознанию.
- Что-то не так? - спросил я, когда поезд, уже изрядно подергавшись
всем телом, точно гусеница, замер на месте. Контролер отшатнулся, возвратив
продырявленный билет, и убежал, качая плечами в такт вращающимся в разные
стороны недоуменным головам. Женщины оставили вязание и периодическую