"Владимир Авдеев. Протезист " - читать интересную книгу автора

пронзительно красного цвета. Старательно оттерев губную помаду со своих щек,
пару раз ущипнув пестрые надушенные вороха ситца, я торжественно пообещал
навестить присутствующих в самое ближайшее время, отвесил поясные поклоны
всем окружающим и, оборвав с ближайшей стены дома рекламу какого-то
зубопротезного предприятия, пошел прочь...
Спустя полчаса, я рассматривал другой угол дома, разбирая по буквам
название улицы, на которой некогда находилось заведение, где я числился
служащим. Название изменилось, хотя раньше легче могла измениться сама
улица, но никак не ее название. Продавец лотерейных билетов с одним носом
вместо лица поведал мне, что имя собственное, определенное в качестве
названия, выкрошилось из букв от времени и его заменили на другое.
- А что будет, если устареет и новое название? - спросил я, ища в
карманах мелочь.
- Будут менять до тех пор, пока не кончатся названия, но безымянности
не сдадимся, - протягивая билет, ответил нос. - Желаю вам выиграть название
любимой вещи.
Плутая глазами в рекламных щитах, спотыкаясь о всякую всячину,
недоступную человеку, испытавшему полную атрофию бдительности, я добрался до
массивного здания с вытертыми от послужной суеты колоннами.
Для того, чтобы определить прочность предмета, нужно его сломать.
Чем сломать слово?
Поклоняясь чиновничьим правилам, ищу свое имя в списках обреченных,
перебираю цифры диковинных законов, в прожорливое чрево которых меня
занесло. Бьюсь в конвульсиях административных разъяснений...
... в моей душе нет ничего, кроме горсти знаков препинания.


МЕНЯ СОКРАТИЛИ.

Я посмотрел на свое отражение, сокращенное по мановению
административного кровопускания и лишенное рабства, гарантированного
законом.
"Техника и эмпирика вообще содействуют организации нашего недостатка".
Мартин Хайдеггер.
Современные статистические агентства грамотно и квалифицированно
объяснят мне, почему я задыхаюсь, бледнею и не могу удовлетворить любую,
пусть даже мизерную, человеческую страсть. Историческая наука скрупулезно
поведает мне социальные и экономические перверсии отцов, схватившие меня за
горло. Психология и невольничья идеология объяснят, почему небо надо мной
пусто и почему в народе, кривя лицо в злорадной ухмылке, меня зовут Фома
Неверующий, а легионы вражеских синих слов проштампуют латинскими названиями
набежавшие комплексы неполноценности.
Я вылью свою кровь в емкую горсть неистового желания и выцарапаю из
окружающего мира все красные краски, потому что не хочу никаких разъяснений
от человечества.
Я хочу, и мое кровоточащее желание - основной закон бытия, мой Бог, мой
кумир, мой удел.
Каждый живет в мире собственного изготовления...
... тут я выпал из мысли и, просачиваясь между колонн здания на волю,
оставил на затертых камнях синюю надпись: