X

Наступил 1852 год. Прошло 12 лет со времени окончания Гоголем первой части "Мертвых душ" — и из-под пера его не вышло ничего, достойного прежнего, великого художника, если не считать 2-й части тех же "Мертвых душ", о которой мы можем судить только по случайно уцелевшим и дошедшим до нас пяти главам в черновом виде.

В феврале 1852 года, совершенно уже больной, Гоголь попросил к себе своего хозяина, графа Толстого, и вручил ему перевязанную шнурком пачку тетрадей, заключавших в себе 11 вновь написанных глав 2-й части "Мертвых душ", со словами:

— Я скоро умру, свези, пожалуйста, это к митрополиту Филарету и попроси его прочитать, а потом, согласно его замечаниям, напечатай.

Толстой, чтобы ободрить упавшего духом больного, отказался взять драгоценную рукопись.

— Помилуй! — сказал он. — Ты так здоров, что, может быть, завтра или послезавтра сам свезешь это к Филарету и выслушаешь от него замечания лично.

Между тем к другому утру 2-й части "Мертвых душ", в окончательном их виде, уже не существовало. По рассказу слуги Гоголя, Семена, барин разбудил его ночью, приказал затопить печь и сунул всю связку тетрадей в огонь. Семен будто бы хотел помешать ему, на коленях умолял его не жечь этих бумаг; но барин, видя, что плотно связанные тетради не хотят хорошенько разгореться, достал их из печи кочергой, развязал и затем с каким-то ожесточением стал бросать в пылающее пламя тетрадь за тетрадью, пока все они не обратились в пепел…

21 февраля 1852 года Гоголь испустил последний вздох. Хоронили его из университетской церкви и до самого кладбища в Данилов монастырь, т. е. верст 6–7, несли гроб на руках; вся образованная Москва шла следом за ним.

Друзья гениального юмориста давно примирилсь с мыслью, что ему духовно уже не воскреснуть, и потому их поразила не столько смерть его, сколько истребление им своего последнего произведения.

"Умереть Гоголю вдруг нельзя (писал С. Т. Аксаков); тело его предано земле, но дух вошел в нашу жизнь, особенно в жизнь молодого поколения… Но Гоголь сжег "Мертвые души" — вот страшные слова! Безотрадная грусть обнимает сердце при мысли, что Гоголь не досказал своего слова, что погиб плод десятилетних вдохновенных трудов…"

Князь Вяземский как на главные причины разительной перемены, происшедшей с Гоголем со смертью Пушкина, указывает на недостаток его школьного образования, несоразмерного с богатством и "неутомимою жаждою" его дарования.

"Друзья и поклонники задушили его лаврами, которыми закидали его; с другой стороны, недоброжелатели и противники чуть не забросали его каменьями. Это не пугало его, но смущало, а вероятно, и раздражало его. Он слушался Жуковского и Пушкина, но не хотел бы огорчить и Белинского и школу его… В путанице суждений о нем бедный Гоголь сам запутался… Будь Пушкин еще жив, не будь Жуковский за границею по болезни своей и жены — и Гоголь, вероятно, под этою дружескою охраною, лучше и миролюбивее устроил бы участь свою, литературную и житейскую. При них как они довольствовались мирным совершением подвига своего, так и он довольствовался бы дарованием, которое дал ему Бог, не гоняясь за призраками какой-то далекой славы, которою точно будто дразнили его слишком усердные поклонники…"

К приведенному отзыву такого ценителя, как князь Вяземский, мы позволим себе только прибавить от себя: со смертью Пушкина Гоголь, несмотря на всю свою оригинальность и гениальность, не нашел уже своего прежнего вдохновения, потому что потерял в Пушкине своего высшего руководителя, вдохновителя, доброго гения и для литературы умер вместе с ним.