"Аркадий Аверченко. Смерть африканского охотника (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

какой-то шкурой и утыкан перьями, как петух, но... где же скальпы? Где
ожерелье из зубов серого медведя-гризли?
Нет, все это не то.
И потом: человек стреляет из лука - во что? - в черный кружок,
нарисованный на деревянной доске.
И это в то время, когда в двух шагах от него сидят его злейшие враги,
бледнолицые!
- Стыдись, Ва-пити, краснокожая собака! - хотел сказать я ему. - Твое
сердце трусливо, и ты уже забыл, как бледнолицые отняли у тебя пастбище,
сожгли вигвам и угнали твоего мустанга. Другой порядочный индеец не стал бы
раздумывать, а влепил бы сразу парочку стрел в физиономию вон тому акцизному
чиновнику, сытый вид которого доказывает, что гибель вигвама и угон мустанга
не обошлись без его содействия.
Увы! Ва-пити забыл заветы своих предков. Ни одного скальпа не содрал он
сегодня, а просто раскланялся на аплодисменты и ушел. Прощай, трусливая
собака!
Чем дальше, тем больше падало мое настроение: худосочная девица
надевала себе на шею удава, будто это был вязаный шерстяной платок.
Живой удав - и он стерпел это, не обвил негодницу своими смертоносными
кольцами? Не сжал ее так, чтобы кровь из нее брызнула во все стороны?!
Червяк ты несчастный, а не удав!
Лев! Царь зверей, величественный, грозный, одним прыжком выносящийся из
густых зарослей и, как гром небесный, обрушивающийся на спину антилопы...
Лев, гроза чернокожих, бич стад и зазевавшихся охотников, прыгал через
обруч! Становился всеми четырьмя лапами на раскрашенный шар! Гиена
становилась передними ногами ему на круп!..
Да будь я на месте этого льва, я так тяпнул бы этого укротителя за
ногу, что он другой раз и к клетке близко бы не подошел.
К гиена тоже обнаглела, как самая последняя дрянь...
Прошу не осуждать меня за кровожадность... Я рассуждал, так сказать,
академически.
Всякий должен делать свое дело: индеец снимать скальп, негр - есть
попавших к нему в лапы путешественников, а лев - терзать без разбору того,
другого и третьего, потому что читатель должен понять: пить-есть всякому
надо.
Теперь я и сам недоумеваю: что я надеялся увидеть, явившись в зверинец?
Пару львов, вырвавшихся из клетки и доедающих в углу галерки не успевшего
удрать матроса? Индейца, старательно снимающего скальпы со всего первого
ряда обезумевших от ужаса зрителей? Негра, разложившего костер из выломанных
досок слоновой загородки и поджаривающего на этом костре мучного торговца
Слуцкина?
Вероятно, это зрелище было бы единственное, которое меня бы
удовлетворило...
А когда мы выходили из балагана, отец сообщил мне ликующим тоном:
- Представь себе, я пригласил сегодня вечером к нам в гости хозяина,
индейца и негра. Повеселимся.
Это была та же отцовская черта, которая приводила его к покупке на
базаре каракатиц, которых мы потом вдвоем с отцом и съедали. Я - из любви к
приключениям, он - из желания доказать всем домашним, что покупка его не
носит определенного характера бессмысленности.