"Аркадий Аверченко. 224 избранные страницы" - читать интересную книгу автора

меня, и я ожил душой и окреп телом...
По целым дням бродил я по городу, сдвинув шляпу набекрень и независимо
насвистывая самые залихватские мотивы, подслушанные мною в летних шантанах -
месте, которое восхищало меня сначала до глубины души.
Работал я в конторе преотвратительно и до сих пор недоумеваю: за что
держали меня там шесть лет, ленивого, смотревшего на работу с отвращением и
по каждому поводу вступавшего не только с бухгалтером, но и с директором в
длинные, ожесточенные споры и полемику.
Вероятно, потому, что был я превеселым, радостно глядящим на широкий
Божий мир человеком, с готовностью откладывающим работу для смеха, шуток и
ряда замысловатых анекдотов, что освежало окружающих, погрязших в работе,
скучных счетах и дрязгах.
Литературная моя деятельность была начата в 1904 году, и была она, как
мне казалось, сплошным триумфом. Во-первых, я написал рассказ... Во-вторых,
я отнес его в "Южный край". И в-третьих (до сих пор я того мнения, что в
рассказе это самое главное), втретьих, он был напечатан!
Гонорар я за него почему-то не получил, и это тем более несправедливо,
что едва он вышел в свет, как подписка и розница газеты сейчас же
удвоилась...
Те же самые завистливые, злые языки, которые пытались связать день
моего рождения с каким-то еще другим праздником, связали и факт поднятия
розницы с началом русско-японской войны.
Ну, да мы-то, читатель, знаем с вами, где истина...
Написав за два года четыре рассказа, я решил, что поработал достаточно
на пользу родной литературы, и решил основательно отдохнуть, но подкатился
1905 год и подхватив меня, закрутил меня, как щепку.
Я стал редактировать журнал "Штык", имевший в Харькове большой успех, и
совершенно за-бросил службу... Лихорадочно писал я, рисовал карикатуры,
редактировал и корректировал и на девятом номере дорисовался до того, что
генерал-губернатор Пешков оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, что
немедленно заплачу их из карманных денег...
Я отказался по многим причинам, главные из которых были: отсутствие
денег и нежелание потворствовать капризам легкомысленного администратора.
Увидев мою непоколебимость (штраф был без замены тюремным заключением),
Пешков спустил цену до 100 рублей.
Я отказался.
Мы торговались, как маклаки, и я являлся к нему чуть не десять раз.
Денег ему так и не удалось выжать из меня!
Тогда он, обидевшись, сказал:
- Один из нас должен уехать из Харькова!
- Ваше превосходительство! - возразил я. - Давайте предложим
харьковцам: кого они выберут?
Так как в городе меня любили и даже до меня доходили смутные слухи о
желании граждан увековечить мой образ постановкой памятника, то г. Пешков не
захотел рисковать своей популярностью.
И я уехал, успев все-таки до отъезда выпустить три номера журнала
"Меч", который был так популярен, что экземпляры его можно найти даже в
Публичной библиотеке.

В Петроград я приехал как раз на Новый год.