"Ю.П.Азаров. Паразитарий " - читать интересную книгу автора

любви. На это Провсс заметил:
- Фу, какая гадость! - и стал медленно и основательно говорить о
целомудрии, о нравственной чистоте, о мужской и женской невинности.
Я слушал Провсса, как слушают фантастически лживого человека, а сказать
ему, чтобы он заткнулся, не мог: в душе сидела подловатенькая надежда на то,
что в моем деле Шидчаншин может помочь: поговорить с кем надо или рецензию
написать на мои опусы. Я сдуру намекнул ему на это. Провсс возмутился,
однако спокойно разъяснил:
- Вот что в тебе мне не нравится, так это твоя мелковатость. Ты только
о себе думаешь, а надо думать о Боге, о страждущих, тогда и тебе воздастся.
- Не воздастся, - сказал я хрипло.
- Ну зачем такое уныние? - рассмеялся он и смягчился. - Я без твоей
просьбы предпринимаю кое-что.
Он врал. Но я должен был по установленным нами правилам общения сделать
вид, что верю ему. И я сказал:
- Спасибо тебе, дружище.


11

И снова я должен оговориться, поправиться, ибо самое страшное, что
можно сделать, так это ошельмовать невинного человека. Я хочу сказать, что
лживость Провсса, может быть, и не была лживостью, ибо была свойством почти
искренним, идущим из глубин души. Это свойство можно было назвать
сублимированным страхом: как и всякий смертный, Шидчаншин хотел казаться не
просто лучшим из лучших, он хотел казаться совершенным, но это стремление к
совершенству основывалось на боязни тоталитарных проявлений, с которыми он
был связан тысячами нитей, страх опутывал его добрые побуждения, придавал им
уродливую, приспособленческую до подлости форму, страх извивался ужом, а
чтобы быть скрытым и неузнанным, раскрашивал себя в многоцветье личин, менял
его самого до неузнаваемости и, может быть, наконец-то привел его к
естественному завершению - к смерти! Думаю, всего этого Шидчаншин не
сознавал, не хотел сознавать, боялся сознавать, ибо обнаружение своей
подловатой трусости в одно мгновение разрушило бы воздвигнутый им
совершенный замок, обнажило его истинную суть. И все-таки это была чистая и
прекрасная, душа, стремящаяся во что бы то ни стало выжить в этом темном и
безобразном мире, во что бы то ни стало найти выход, прийти к Богу. И он
пришел к Нему, пришел со своим страхом, со своими грехами, со своим
бесчестьем, донкихотством и бирюзовыми притязаниями. Он выстроил Храм у себя
дома. В буквальном смысле выстроил, отгородив шкафом угол комнаты, устроив
перегородку таким образом, чтобы можно было изнутри украсить своды Храма, -
развесил повсюду картинки, жалкие репродукции, черно-белые фотографии
святых, расставил свечечки, крестики, молитвенники, религиозные книги. Он
часами молился в своем Храме, предварительно включив Баха или Перголези, и
душа его ликовала от Божественных звуков, от прекрасной тишины, которая
воцарялась в часы его долгих молитв, - и искренние слезы текли по его серым
щекам, и страх, зловещее приданое его отечества, будто оседал, блек, ежился
и готов был навсегда покинуть его. Но это последнее не случалось, ибо
Шидчаншин уповал только на Бога, сам же не прилагал никаких усилий: не
позволял страх - как же можно выразить недоверие проклятой и всесильной