"Ю.П.Азаров. Паразитарий " - читать интересную книгу автора

фантастическая, музыкальная, глубоко религиозная, верующая в самые высокие и
поднебесно чарующие идеалы. Его лживость была наряжена в ангельские одежды,
она ступала нежнейшими ступнями, и кругом нее было голубое небо, взмывали то
и дело сизые голуби, пенились теплые облака, плескалось лазурное море, пели
несказанные ручьи. Его лживость брала свои начала не из его нежнейших
голубых глаз, больших и открытых, всегда обладающих теплом, чуть-чуть
ироничных, точно он только что снял пенсне, а очки он вообще никогда не
носил, у него были изумительно здоровые глаза, и в них, должно быть, сидел
не какой-нибудь крохотный хрусталик, а настоящий драгоценный камень, потому
что зрачки отливали изумрудом и хризолитом, в них были вкраплены рубин и
агат, и эти зрачки плавали в восхитительной бирюзе, такой свободно
изысканной, что ни одна женщина не могла устоять перед ее небесными
переливами: реки этой волшебной бирюзовости, этой удивительной берлинской
лазури мгновенно выливались на прекрасный пол, и Шидчаншину надо было только
пошевелить тонкими прозрачными белыми пальцами, чтобы представительница
прекрасного пола тут же сломалась и пала на его узкую благородную грудь,
покрытую кожаной телогрейкой: Шидчаншин любил тепло и всегда берег свою
грудь и свою нежнейшую поясницу от разных недомоганий. Он боялся болезней,
даже гриппа и насморка, больше, чем всемирной катастрофы, больше, чем взрыва
атомной бомбы. И в этом сказывался весь его замечательный и драматический
лик.
Следующей его восхитительной чертой была неприязнь к пошлости. Он не
выносил грубых слов, сальностей, хоть каких-нибудь полунамеков на половые
отношения. Он говорил мне:
- Я живу исключительно целомудренной жизнью.
И слово "целомудренной" звучало в его устах, как поэма о сокровенном. Я
в душе смеялся, однако всем своим расположением к нему показывал, что я
глубоко верю ему. Иногда, когда Шидчаншин заговаривал о своей
целомудренности, мне хотелось спросить:
- А как же ты семерых детишек настрогал, дорогой?
У него было не то шесть, не то восемь жен, которых, однако, он не
считал женами, так как был всю жизнь свободным и нечасто приходящим мужем,
поскольку сильно берег свою целомудренность. Если у кого-то хоть в чем-то
проскальзывал намек на пошловатость, он с этим человеком порывал навсегда и
этого человека считал кровным обидчиком. Так случилось с писателем
Приблудкиным, так как Провсс его вначале полюбил за остроту ума, но когда
однажды - дело было в парилке - Приблудкин заметил, что член у Провсса похож
на дирижабль и что он непременно напишет об этом рассказ, где отведет столь
значительной провссовой части вполне самостоятельную роль, Шидчаншин
побледнел, тихонько поставил таз, скрестил свои руки между ног, сомкнул
насколько можно свои узкие плечи и тихо, пристально всматриваясь в пустоту,
стал нас отчитывать:
- Как можно заниматься чистым и высоким делом, посвящать себя борьбе за
торжество идеалов и опускаться до таких обобщений...
- Я... Я не хотел... - пытался оправдываться Приблудкин. - Но формы у
твоего атрибута такие, брат, а у меня чисто ассоциативное мышление.
- Да как вы можете считать, что служите музе, вы, непристойность в
квадрате! И дело не в том, что я ошибся в вас, - Провсс немедленно, когда
ссорился, переходил на "вы", - а в том, что своим обобщением пали так низко,
что вряд ли сможете подняться. Поверьте, мне жалко вас...