"Василий Ажаев. Далеко от Москвы " - читать интересную книгу автора

Анна Ивановна и Костя. Не понравились ему только две большие картины,
писанные маслом. На одной была изображена буря на море и гибнущий корабль,
на другой - голая женщина, выходящая из воды. Василий Максимович, когда
впервые вошел в дом, остановился возле картин и вслух подивился безвкусию
местного художника и бывшего хозяина квартиры.
- Они, бедняги, никогда, наверное, не видели ни моря, ни красивых
женщин, ни настоящей живописи. Эти "произведения" отсюда убрать, они меня не
устраивают! - приказал он коменданту.
Жил Василий Максимович в кабинете, приезжая из управления на короткое
время отдохнуть. Прогуливаясь по темным комнатам, он, в который уже раз,
подумал, что следовало бы заселить дом какой-нибудь большой семьею либо
одиночками, вроде Беридзе и Ковшова. Но все в нем противилось этой мысли.
Заселив дом, он как бы оставлял всякую надежду найти собственную семью. Во
сне и наяву, все чаще и чаще вставала перед ним картина последнего
расставания: Анна с Костей на дороге, держась за руки, смотрят ему вслед.
Она стоит неподвижно, как бы закаменев, с очень, очень грустным лицом.
Мальчишка что- то кричит ему и машет рукой...
Батманов провел рукой по глазам, отгоняя видение. В тишине послышался
негромкий женский голос - это домработница Евдокия, хлопотливая, маленькая
пожилая женщина, пела на кухне одну из своих нескончаемых песен.
- Как сегодня жизнь, Евдокия Семеновна? - спросил Василий Максимович,
заходя на кухню.
- Да не хуже вчерашнего, - ответила она, улыбаясь.- Печи натопила
хорошо, через часок будет в нашей квартире тепло. Правда, вы в ней почти не
живете. Завтрак уже готов, сейчас начну вас кормить...
За столом Батманов всегда сидел с книгой - эта привычка студенческих
лет не нравилась Анне. Сейчас он положил рядом с тарелкой раскрытый томик
"Евгения Онегина". К пушкинским стихам он прибегал всякий раз, когда надо
было обрести душевное равновесие.
Гений Пушкина заставлял его с живым сочувствием следить за судьбою
людей, таких далеких и бесконечно чуждых ему. Они не знали, как притереть
себя к жизни, как израсходовать силы и время. У них не было общего дела, и
жизнь их замыкалась в кругу личного. И эта ужасающая праздность, балы,
бреттерство, любовные связи!
Батманов качал головой. Они транжирили жизнь, они не знали, как она
драгоценна.
"Неужели, - думал он, - не найдутся люди, которые так же гениально
опишут наши дни? Правнуки наши унаследуют коммунизм, построенный нами, и они
должны понять нашу жизнь, полную беспрестанного действия и ответственности
перед историей, бескорыстную, богатую в большом, хотя подчас и скудную в
малом..."
Негромкий звонок вернул его к действительности.
- Василий Максимович, я вывел своих людей на пристань, занимаюсь
расчисткой, - докладывал по телефону своим хрипловатым голосом Рогов. -
Хотел у вас спросить: продолжать погрузку халок или прекратить? Очень густая
идет шуга. Говорят, городской совет распорядился закрыть движение по реке.
- Никого не слушай. Пока Адун не остановился, будем грузить халки и
отправлять. Успеем дотащить штуки четыре до ближайших участков. Я у тебя
скоро буду.
Синяя мгла медленно таяла за окнами. Когда Залкинд зашел за Батмановым,