"Ованес Азнаурян. Иоганн Буш " - читать интересную книгу автора

оторвала его от жизни людей. Ты не знаешь, что происгодит с людьми, ты не
знаешь жизнь. Тогда вчем заключается твоя борьба, которой ты всегда кичился
("писате;ь должен быть борцом!")? Что дала любая из твоих книжек
какому-нибудь конкретному человеку? Ничего. Так что тебя спокойно и вполне
справедливо можно назвать ДЕЗЕРТИРОМ. Конечно! Ты дезертир, Иоганн Буш.
Нельзя спасать Мир, убегая от Мира. Ты хочешь изменит Мир, но не делаешь для
этого ничего. Делаю, сказал он себе: пишу книги. Но о чем? О том, что ты не
знаешь? ВЕДЬ ТЫ СЕМЬ ЛЕТ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В МИРЕ!!! Но
я смотрю телевизор... Не смеши меня, пожалуйста. Ты заперся у себя в доме на
холме и не хочешь (посмотрим правде в глаза) ни о чем слышать. Но хочешь,
чтоб тебя что-то волновало, и даже телевизор смотришь, но остаешься слепым и
глухим к окужающему миру..
Ладно, помолчи, пожалуйста, ты мне уже надоел. Мне нужно будет
переговорить обо всем этом с Гансом. Поеду к Гансу, мы закатим целый пир
сегодня и заодно переговорим... Черт тебя подери, моя вторая половина, черт
тебя подери...
- Мы закупим все и поедем к старику Гансу, - сказал Иоганн Буш своей
собаке. - Выпьем чего-нибудь, там и поедим. Сегодня мы будем пировать, ты не
против? - спросил он. Бергу очень хотелось спать, но он из вежливости все
еще не закрывал глаза. - Мы закажем мяса, очень много мяса и будем есть, и
там будет настоящий хлеб. Ты, наверное, уже забыл, как пахнет настоящий,
свежеиспеченный хлеб, Берг. Прелесть! Хорошо, когда он еще горячий, такой
горячий, что не можешь даже трогать. Вот в такой хлеб положишь приличный
кусок масла, да еще кусок сыра; и то и другое расплавится, и ты,
зажмурившись оттого, что очень горячо, откусишь все это и почувствуешь, как
у тебя по руке потечет масло... Лучше этого ничего не может быть в мире! Но
прости: мы говорили о мясе. Мясо, Берг, мы закажем самое разное. Знаешь,
когда от самого запаха уже текут слюньки! Ты это должен понять. Или ты уже
ничего не воспринимаешь, кроме твоих вонючих пирожных? Брось! Мясо! Мягкое,
тающее у тебя во рту! Мясо, которое ты запиваешь вином, да еще откусываешь
перчик, такой острый, что искры сыплятся из глаз. Впрочем, момент с перчиком
тебе не интересен... Слушай! Когда мы поедим, так что уже не сможем дышать,
я и герр Ганс закурим по сигаре и хлебнем немножко джину, а тебе, так и
быть, дадим кусочек пирожного. Нет! Пирожное ты и так едишь, чуть ли не
каждый день. Мы закажем тебе на сладкое мороженое! Мороженое, Берг, слышишь?
Шоколадное! Хочешь? Только чур потом не жаловаться на горло. Ты его ешь
медленно, Берг, пожалуйста, чтобы не остудить горло, а то лечить тебя одна
морока. Ты ведь не пьешь джин. Я бы мог предложить тебе джин, чтобы не
заболеть, как это всегда делаю я сам, но ты непьющий. Ты не пьешь, не
водишься с девочками, не куришь... Хочешь попасть в свой вонючий собачий
рай? А, Берг? Как ты думаешь, есть у спбак рай? Почем знать. Может, и есть,
ты-то не знаешь. И вообще никто не знает. Ладно, Берг, давай договоримся
сразу: мороженое есть медленно.
Берг уже спал и, как всегда, храпел и время от времени скулил во сне.
Иоганн Буш продолжал говорить, но уже не вслух, а сам с собой, хотя и все
так же обращался к Бергу.
Эх. Берг, думал про себя Иоганн Буш, а как сейчас, наверное, здорово у
Ганса! Впрочем, у Ганса всегда бывает здорово. Сядешь у стойки, попросишь
его дать тебе кружку пива, и пьешь его, и тебе приятно каждый раз бывает
класть кружку (запотевшую от того, что пиво слишком холодное), на квадратную