"Анатолий Азольский. Монахи (Роман)" - читать интересную книгу автора

человека с бессмертием. Жизнь ведь началась родничком, мерцающим напором
таинственной водицы, пробившейся невесть откуда, оросившей мох, наполнившей
ямку, потекшей по наклонной почве, вобравшей в себя такие же робкие ручейки
и ставшей полноводной рекой, которой (домовая книга не соврет!) сорок шесть
лет... и что дальше? В океан ли, куда слились уже миллионы рек, бесшумно
втечет жизнь ярославца Бузгалина? Или она вдруг очертя полетит вниз, как на
Ниагаре, бурлящим потоком, о камни разбиваясь? А то и совсем проще:
исчезнет, испаренная, сама собой, впитается пересушенной землей?
В духоту улиц поднимает эскалатор гражданина Бузгалина, другой поток -
людской - вносит его, придавленного итогами еще не оконченной жизни, в вагон
электрички, где он поглощается простым советским людом, то есть еще одной
общественной комиссией, но в расширенном составе. Студентка, завалившая
экзамены, с ненавистным учебником перед глазами; в девушке этой
высматривается натура дерзкая, горячая, умеющая и заказную слезу вовремя
пролить, и разрыдаться непонарошку, - жизнь женская в зачатии, в мутный
период взросления, когда еще не окрепшее деревцо требует привязи к вбитому в
землю прямостоящему колышку, к местечку - хотя бы - на скамье в
переполняющемся вагоне, и местечко было, конечно, предложено, однако у
студентки оказались замедленные рефлексы, и более сообразительная баба с
тремя сумками выдавила чересчур галантного Бузгалина в проход, водрузив себя
на скамью, собой пополняя образ СССР, - более ста человек разных возрастов,
разно одетых, готовых к социологической процедуре опроса, втиснулись в
послеполуденную пятничную электричку, и в центре вагона - нешумное
семейство: дед, бабка, жена, муж, двое грызущих мороженое детей, то есть
внучки, и дети уже загорелые, дети уже порезвились на солнышке и теперь едут
на дачу, не очень охотно, на даче той деду и бабке сидеть бы безвылазно,
возраст пенсионный, но оба еще, конечно, работают, попробуй прокорми эту
ораву, потому что зятек, кажется, не мастер зашибать деньгу, домашнее
хозяйство на плечах женушки, и по рукам видно, что пальцы ее ударять
прицельно по клавишам пишущей машинки не научены, рабочие они, уже раздутые
в суставах. Века полтора назад такая вот патриархальная русская семья на
подводе перебиралась из Первопрестольной на север, гонимая московским
пожаром или просто вытесненная из столицы какими-то невзгодами, - земли-то
много, и если ты не помещичий, а вольный, то осваивай пустоши... Две парочки
справа, прихватив корзинку со снедью и спальные мешки, ехали уединяться,
любиться, и если парнишкам любовь эта будет в новинку, то личики девушек уже
пообтрепались годами, с некоторым недоумением посматривали они на мальчишек,
которым не терпелось, которые будто случайно касались при рывках поезда
бедер и плеч подружек.
Дворянство некогда облюбовало подмосковные угодья для любовных утех,
понастроило усадеб, молодежь сословием пониже уминала траву в измайловских
рощах, ныне же только на пленэре можно разгуляться, отдельные квартиры-то не
у всех, что на себе познали в Москве супруги Бузгалины, а любви хочется
всем, той любви, которую надо изучать только на собственных ошибках, только
они истинно обогащают человека. В возрасте этих мальчишек Бузгалин
втрескался до потери сознания в учительницу физкультуры, и через какие
великие страдания прошел!.. А что скажет о своих страданиях эта вот мамаша -
истинная героиня, четверо детишек, самому старшему лет восемь, этот уже
обучен присматривать за младшими, и приглядывает за ними, но уж годовалого
карапуза мать ему не доверила, сама управляется, а тот теребит ее юбку,