"Анатолий Азольский. Монахи (Роман)" - читать интересную книгу автора

должна быть корявой, а тут все сходилось наилучшим образом, каждая деталь
подгонялась к другой безукоризненно, прямо указывая на деланность биографии.
Поэтому о природной национальности Иван помалкивал, до истины докопалась
нетерпеливая Жозефина, хотя в бразильском паспорте мужа стоял вполне
благоприятный, разрешающий житье-бытье где угодно штамп. Из властей Айдахо
она вытрясла свидетельство о рождении бразильянца в рочестерской клинике;
Ивану не пришлось клясться на Библии в преданности американским идеалам, и
то хорошо...
Трехкомнатная квартира, четвертый этаж, кресла под чехлами; еду, газеты
и папки личного дела майора Кустова привозили по утрам; обживаться здесь не
хотелось, Бузгалин спал в кухне на раскладушке, по вечерам слушал
настроенный на Чикаго "филлипс"; телефон отключен, телевизор помалкивал;
где-то рядом был стадион, оттуда доносились крики матерых болельщиков, но
уши предпочитали тихие дворовые голоса, глаза с радостью посматривали вниз:
туда, под окна, будто в тупик загнали вагон электрички и сняли крышу, все
пассажиры как на ладони. Парнишки возвращаются с вечерних и дневных смен
школ и заводов, и среди них те, кого отфильтруют, возьмут в специальные
питомники, обучат умению слушать и видеть, на долгие годы забывать имя свое,
погружаясь в чужой быт, становящийся родным. И первой их любовью будет не
девушка с Марьиной Рощи или с Ленинских гор, а куратор, человек в Москве,
кому он станет объясняться в любви цифрами и буквами секретных донесений.
Эти шифровки чем-то схожи с любовными записочками из дупла: запоминаются
сразу, с одного налета глаз, каждое слово толкуется так и эдак, иногда
кажется, что от шифроблокнота пахнет духами "Красная Москва"; составленное в
Москве сообщение - как письмо от любимой девушки, которая, тебе не изменяя,
поглощена все же множеством неведомых забот; поводырю же московскому иное
видится, и не может не видеться, редко какой куратор побывал в шкуре
нелегала. Но чтоб держать того в повиновении, надо изображать полное
всезнание, лишь оно убеждает изгрызаемого сомнениями человека в том, что
кто-то лучше его осведомлен о связях мистера N и шашнях его супруги. Отлично
сознавая, что куратор с потолка берет информацию, человек верит каждому
слову его, потому что - кому еще верить? Так скрепляется телесная и духовная
связь, и агент, со всех сторон теснимый врагами, порою начинает беспокоиться
о своем московском любимом: а он-то как там - что в семье его, хватает ли
денег на пропитаньице в полуголодной стране... Никто еще не воспел этот жанр
возвышенной лирики, эту драму и трагедию тайной связи, эти страсти, которые
помнятся до конца жизни, эти бурные волнения, когда идешь на выемку так,
будто тебя ждет возлюбленная, готовая отдаться! Эти-то страсти и будут
воспеты полковником Бузгалиным - для чего надо благополучно вернуться из США
с целехоньким Кустовым и получить новое назначение - кадры готовить; есть в
поведении человека такие не бросающиеся в глаза странности, которые там, за
кордоном, выдадут его мгновенно: упрятанный в фонетике акцент, который
вымолвится когда-нибудь, манера жестикулировать, плавать, ходить, то есть
все то, что никаким последующим тренингом не выдавится и не поглотится; все
обычное, повседневное человек не замечает, только выпирающие детали режут
глаз, высвечиваются на фоне тягомотины буден, и в отыскании таких деталей ой
как пригодится опыт Бузгалина. Не только пестовать смену, но и наставлять
кураторов: так нельзя, товарищи офицеры, нельзя! Ибо очень неразумно ведут
они подшефных, прибегая порою к недозволенному: сажают провинившегося на
голодный паек, чтоб показать свою власть, отдают невыполнимые приказы,