"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

Милютин, и служил некоторое время, но был вовремя выгнан - за полную
неспособность определиться в море по звездам, тем самым звездам, которые
светят на каждой их странице. В газетах промелькнуло такое: "поэт Балтики".
Поскольку не существует "поэта Северного моря" или "поэта Каспия", то "поэт
Балтики" создан, конечно, в порядке эксперимента...
Лягнув затем "народных поэтов" за то, что титул свой получают из рук,
никогда не державших томика Некрасова, старпом приступил к "просто поэтам".
- Сами того не сознавая, они обнаруживают великолепное знание уставов и
наставлений. Возьмем, к примеру, Твардовского. Все, надеюсь, читали его
"Теркина". Трижды или четырежды этот Твардовский обсасывает следующую мысль:
"В каждой роте служит Теркин". Есть вариант: "Теркин придан каждой роте".
Голос Милютина окреп. - Чрезвычайно ценное замечание!.. Один Теркин на всю
роту! Один! А не два! Не три! Тонко чувствующий устав внутренней службы, не
говоря уже о корабельном, просто поэт Александр Трифонович Твардовский
написал, в назидание строевым командирам, главу о том, что произошло, когда
в подразделении оказалось несколько Теркиных... Вопросы есть?.. Вопросов
нет. Вы свободны. Офицеры поднимались из-за столов, укрепленные в твердом
убеждении: только командиру 5-й батареи лейтенанту Манцеву дозволено
увольнять на берег 30% личного состава. Никому более.
18
- Товарищ лейтенант! - позвал шепотом Дрыглюк, и Олег тут же спрыгнул
с койки, шагнул к умывальнику. Брюки выглажены, белый китель тоже, от
надраенных пуговиц по каюте забегали зайчики, чехол на фуражке белее снега.
14.40 - пора на вахту, менять чистоплюя Петухова, опротивевшего и
опостылевшего до мертвого равнодушия, до тупого безразличия. Четыре года
проучились в одном классе, год как служили на одном корабле, в одном
дивизионе, на учениях и тревогах слышали в шлемофонах дыхание друг друга. Да
тут убежишь с линкора на самую грязную посудину флота, лишь бы расстаться с
другом юности. Отдан правый якорю, на клюзе 76 метров, ветер зюйд-вест 2
балла, море штиль, запущено пародинамо No 2, командир на берегу, барказ No
374 на Минной стенке - такие вот новости преподнес при сдаче-приеме вахты
лейтенант Петухов, командир группы управления, и добавил, снимая с рукава
красно-белую повязку, самое существенное, сказал, что Юрий Иванович, старпом
то есть, сегодня "зело любезен". - Ясно, - ответил Олег и отвернулся. Ни
старпом, ни Байков, ни вся кают-компания не могли выбить из Петухова книжной
дури, тот изъяснялся на языке мичманов из лавреневского "Разлома" и
лейтенантов из "Капитального ремонта" Соболева
Корабль только вчера вернулся из пятисуточного похода (стрельба главным
калибром), в базу пришел поздно вечером, женатые офицеры попрыгали в барказ
- и к дому, все прочие отсыпались. На юте - ни души, кроме вахты,
разумеется. Жара. Ни облачка в небе. Справа от Угольной пристани вытащены на
берег лодочки с домашними названиями: "Саша", "Витя", "Нина". А слева -
пляж, девушки Корабельной стороны показывают себя эскадре. В воздухе бухты,
во всем мире - какая-то легкость, сытость, покой и благодать. Хорошо на
земле живут люди! Сигнальщики доложили о барказе, и Олег поднял бинокль.
Барказ - линкоровский, рейсовый, идет от Минной стенки, на барказе -
офицер, не в белом кителе, а в синем, что сразу выдавало в нем человека,
только что прибывшего в Севастополь, а два чемодана и шинель дополняли его
до ясности: офицер назначен на линкор. Но куда именно? На линкоре
традиционная нехватка офицеров, 2-й артдивизион вообще на голодном пайке, на