"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

танцах, где однажды предложился доверчиво и нагло: "Алле, милые, я сегодня
свободен..."
Наконец, он спросил нетерпеливо: - Ну?..
Решающее слово принадлежало, разумеется, каюте No 61, куда Олега
поместило корабельное расписание вместе с Борисом Гущиным и Степаном
Векшиным. Бедненькая каюта, без иллюминатора, темная, душная, но
приветливая. С далекого юта (а в линкоре почти двести метров длины!) ходили
сюда офицеры послушать треп Олега Манцева, сказать мягкое слово вечно
хмурому Борису Гущину, посоветоваться с житейским человеком Степой Векшиным.
В этой тесной каюте можно было расслабиться, понежиться в домашней
безответственности, на полчасика забыв о недреманном оке старшего помощника,
о сварливом нраве командира БЧ-2, нещадно черкавшим составленные
артиллеристами планы частных боевых учений, здесь, в 61-й, можно было дышать
и говорить свободно. Наконец, вестовой Олега в любое время дня и ночи, в
шторм и штиль, при стоянке в базе и на переходе Севастополь - Пицунда мог
(с согласия Манцева) просунуть в дверь каюты бутылочку сухого непахучего
вина.
Решающее слово принадлежало 61-й - и Векшин, командир 1-й башни,
северным говорком своим начал допрашивать портного: действительно ли это
драп? Не кастор ли перекрашенный? Чем вообще отличается драп от сукна?
Подкладка саржевая или какая другая? На шинель Олегова размера должно, как
известно, пойти два метра семьдесят шесть сантиметров, в отрезе же ровно
три, куда делся остаток?
Портной отвечал охотно, с пространными пояснениями. Он отыгрывался. Он
обшивал верхушку штаба флота, а с верхушкой не покалякаешь.
- Это драп высшей категории, прореженный диагональным рубчиком, -
говорил портной Степе. - Трехметровый отрез попал, вероятно, в
севастопольскую комиссионку от моряков китобойной флотилии "Слава",
чистейшая шерсть, уверяю вас, и носиться шинель будет на славу, -
каламбурил портной, подмигивая Болдыреву, в котором распознал привередливого
заказчика. - Подкладка - саржевая, пуговицы приделаны на кольцах, чтоб при
чистке их не марался благородный материал. Что же касается остатка, то вот
он, пожалуйста. режьте на куски, используйте как бархотку...
Убедившись, что безалаберный Олег на этот раз не прогадал, Степа вывел:
- Хорошая вещь.
Старший лейтенант Борис Гущин, командир 7-й батареи, молчал. Насмешливо
и остро смотрел он на разрумяненного Олега. Он молчал. Он осуждал друга
неизвестно за что. Он. возможно, оставлял за собой право высказаться позже,
в каюте.
- Погоны не те... - задумчиво промолвил Ваня Вербицкий, командир 4-й
башни, старший лейтенант. примерный офицер, сущее наказание для прибывающих
на линкор лейтенантов: старпом тыкал их носом в 4-ю башню - вот так надо
служить, вот так!.. - Сюда бы беспросветные, - продолжал мечтательно
Вербицкий, - сплошь золотые и со звездами вдоль, а не поперек...
- Есть у меня такие!.. - радостно отозвался портной и полез в
тумбочку. - Есть! - Показал он погоны вице-адмирала, настоящие погоны, не
опереточные, а уставные, те самые, к которым молодые офицеры никогда не
присматривались, хотя некоторые и знали, что они из особого жаккардового
галуна без просветов, с вышитыми золотыми звездами, оттененными черным
шелком.