"Семен Бабаевский. Родимый край" - читать интересную книгу автора

Случаем, не тетя Голубка?.." Зимой ее избрали депутатом Трактовского Совета.
"Ну, бабоньки, пошли голосовать за нашу тетю Голубку". Казалось, что в самом
слове "Голубка" таилось что-то от характера Евдокии Ильиничны, от ее
природной доброты и сердечности...
- Ну что вы, люди добрые, как же мне не помнить, все помню, и очень
хорошо помню, - говорила тетя Голубка, прикрывая щербину ладошкой. - Как раз
в тот год нашим дояркам за высокие удои правительство выдало ордена. И меня
тоже наградили орденом Ленина и звездочкой Героини... как я тогда была самая
передовая доярка... Митинг собрался, из Трактовой привезли духовой оркестр,
а народу пона-съехалось - тьма! Тогда и арку поставили для красы... А рядом
стояла трибуна... А что те две буквы означают, ей-богу, не знаю. Может, про
ухватистость, а может, про уход за скотом, в точности не скажу. Давненько
было, позабылось.
Я вот уже шестой год не доярничаю, а с телятами вожусь, нянчусь с
ними... И еще помню, в то лето родился мой Игнат, а ему нынче сколько же
годков? Учился, стало быть, в институте, послетого женился в совхозе, и
девочкам его третий годок цдет... Сколько же ему будет?
Тут вдруг простуженно захрипел будильник, стоявший в печурке, как в
норе, и рассказ оборвался. Так мы и не узнали, сколько же лет Игнату
Голубкову. Тетя Голубка вздрогнула, точно ее кто толкнул, и подбежала к
оконцу, взглянула на небо, хотела убедиться - не обманывали ли часы. Нет,
охрипший их голосок не обманывал, солнце гуляло высоко. И тетя Голубка
заволновалась, на ходу повязала полушалок и заспешила по тропе. Шла быстро,
шаг у нее размашистый, так что без привычки поспевать за ней трудновато.
- Хотите и вы посмотреть моих телят? - спросила она, замедляя шаг. -
Пойдемте, поглядите, какие они славные... Ну, как дети!
Левое крыло приземистых строений - телятник. Он и просторный, и
светлый, посветлее любой хаты, что стоят в Прискорбном, и чисто побелен
известью. Пахло свежим молоком, подстилкой и устоявшимся телячьим теплом.
Низкая изгородь из досок тоже побелена известью. Изгородь разделена
станочками, и в них стояли и лежали на сухой соломе телята - целый гурт.
Почуяли приход тети Голубки, вставали, потягивались и подходили к кормушкам,
похожим на глубокие эмалированные чашки. Приглядитесь: что ни телок, то и
чистейшей темно-красной ма-. сти, и на мягкой, лоснящейся шерстке, сколько
ни ищи, не найдешь ни единого пятнышка. Смотришь на телят - и кажется тебе,
что они не рождены, а что специально, по особому заказу, их отштамповала
какая-то разумная машина.
Тетя Голубка надела белый халат, белую шлычку и, похожая на опытнейшую
санитарку, смело прошла в воротца. К ней потянулись десятки совершенно
одинаковых мордочек, с удивительно одинаковыми лиловыми, выпуклыми, милыми
глазами, и в эту минуту она забыла не только о своих гостях, но обо всем на
свете. Для нее существовали одни телята, и только телята, и она то
наклонялась к ним, то ласкала их, поглаживала протянутые шеи, то что-то
говорила, и они, казалось, понимали ее и прислушивались к ее голосу. И
удивительно было то, что для нее все телята были не одинаковые, как для нас,
и между ними она находила различие по каким-то одной ей известным приметам,
да еще и называла каждого по имени. "Ах, ласковый мой Ветер, ах ты, мой
Ветерок, какой же ты важный да приметный, - говорила она, лаская бычка не
приметного, а совершенно, как две капли воды, похожего на всех других
телят. - . Ах ты, моя Стрелочка, ласковая моя коровушка, ты у меня особенная