"Семен Бабаевский. Сыновний бунт" - читать интересную книгу автора

журавлинскими вдовушками. Частенько, приезжая со степи на мотоцикле, Иван
никак не мог попасть в свой дом. Василиса извелась, измучилась. Не могла
понять, что с мужем поделалось. Зимними вечерами, бывало, когда трактора
ставились на ремонт, Иван брал гармонь-двухрядку и уходил из дому.
- Куда ты, Лукич? - спрашивала Василиса.
- Пойду немного развеюсь.
- Опять к бабам?
- А я к ним не хожу. И откуда ты взяла, что я к ним хожу? Загляну к
Илюшке Казанкову.
Заглядывал же не к Илюшке Казанкову, а к вдове Анисье. Выходил оттуда
пошатываясь. Шел по улице, играл на гармони, горланил песни. "Поглядите,
бабоньки, Ванюшка Книжка веселится. Ох, несчастная Васюта!.." Нагулявшись
вволю, он, как побитый, на рассвете заявлялся домой, обнимал заплаканную
Василису и сам плакал. Пьяно шмыгал носом, говорил:
- Скушно, Васюта! Силы некуда приложить... Пойми это, казачка моя
суровая!
- А я, Лукич, давно все поняла, - с трудом выговорила Василиса. - Ты
эти свои силы к чужим бабам прилаживаешь. Водку хлеще шь, песни орешь под
гармонь. Стыда у тебя, Лукич, нету. Ить ты же не парубок, тебе не двадцать
годков. Ить у тебя дети взрослые, внук растет.
- А отчего пью? Отчего гуляю? Можешь это понять, Васюта?
- Что тут хитрого и непонятного? С жиру бесишься, Лукич! Тебя бы
самого, бугая эдакого, запрячь в плуг...
- И ты, жена, меня не понимаешь. - Упала Васютке на грудь тяжелая
голова. - Я хохол, степняк, а ты казачка, ты умная. Рассуди, Васюта,
подсоби... Ну, скажи по совести, что это у меня за жизнь? Зима пришла -
ставлю машины на ремонт, весна подоспела - тороплюсь в степь, Пашу, сею,
убираю - и так из года в год. И ежели б из этого польза была! Я стараюсь,
ночи не сплю, а какой получается толк? Никакого! Машины бью - сколько их тут
при мне износилось! - а колхозы как были бедными, малокровными да хилыми,
такими они и остались... - Да разве ты в этом виноват?
- А кто?
- Председатели. Их люди назначили, и пусть они...
- Да когда же это кончится, Васюта! - крикнул Иван. - Ведь эта бедность
сидит у меня в печенках. Сосет, и как больно сосет, можешь ты это понять?
Мне так и видится, что не кто другой, а я тут виноват... Пашу, сею, а люди
не могут разбогатеть... Ить это же позор для колхозов! Жить в такой нужде,
за труд получать так мало? Да что же это такое, а?
- Ну, ляг, Лукич, ну, усни. Без тебя разберутся. В район новый
секретарь райкома приехал. Говорят, и молодой и бедовый. Из военных - не то
бывший генерал, не то полковник. Вот ты бы с ним, Ваня, потолковал.
- Кто он? Как фамилия?
- Кажись, Скуратов... Гришка вчера в газете читал.
- Скуратов? - Иван Лукич усмехнулся. - Был у меня друг верный на войне.
Тоже Скуратов. Степан Петрович. Может, это он сюда заявился? Так нет, это
другой. Тот Скуратов в армии остался.
Иван Лукич снял пиджак, стянул мокрые сапоги. В промокших шерстяных
носках подошел к умывальнику, намочил голову. Василиса подала ему полотенце.
Когда он лежал в кровати, она взяла гребенку и старательно расчесала его
светлые, еще не тронутые сединой волосы. Приподняла голову, причесала и