"Аркадий Бабченко. Воннно-полевой обман (В Чечне наступил мир, конца которому не видно)" - читать интересную книгу автора

Секунду-другую машина держится в разреженном воздухе, потом полторы тонны
гуманитарки берут верх над трехтысячесильным движком. Фюзеляж начинает бить
крупная дрожь, поршни в цилиндрах работают с ощутимым напряжением. Почти не
сбросив скорости, машина тяжело ударяется в землю. В стойках шасси что-то
трещит, по лопастям бежит ударная волна - вот-вот отвалятся.
- Сели, - летчик распахивает дверь, приставляет лесенку. - Видал? А ты
спрашиваешь, почему падают... Исправных машин мало, каждую набивают под
завязку. Полетная масса - предельная, двигатель постоянно работает в
максимальном режиме. На зависание сил уже не хватает: не держится тяжелая
машина в воздухе. Мы ж каждый раз так: не садимся - падаем. Что там
говорить, изношены машины до предела. По тридцать вылетов в сутки делаем...

* * *

В Грозном иду к знакомым по прошлым командировкам разведчикам.
Разведбат живет отдельно от всех, в палаточном лагере. По сравнению с
Ханкалой здесь хрущобы. Некогда добро наживать: разведка, спецназ и ФСБ
завалены работой по горло. Но все-таки и здесь потихоньку быт
обустраивается: появились холодильники, телевизоры, столы-стулья.
Разведчики сидят, пьют водку. Первые минуты радуемся встрече. Но все
ждут, когда я спрошу. И я спрашиваю: "Ну как тут?.." И вот уже взгляды
тяжелеют, глаза наполняются ненавистью, болью и непреходящей депрессией.
Через минуту они уже ненавидят все, включая меня. С каждым словом они
погружаются в безумство все больше, речь переходит в горячечную
скороговорку: ты напиши, корреспондент, напиши...
- Скажи, почему вы ничего не пишете о потерях? Только в нашем
батальоне уже 7 убитых и 16 раненых!
- Война продолжается - мы из рейдов не вылезаем. Сейчас 22 дня в горах
провели. Вот, только приехали. Ночь отдыхаем здесь - и завтра снова на
двадцать суток в горы...
- А не платят тут ни хрена! Смотри, 22 дня умножить на 300 человек -
уже шестьсот шестьдесят человеко-дней получается. Это только за этот рейд.
Реально в месяц на бригаду выходит тысячи три боевых дней. А в штабе свой
лимит: закрывать максимум семьсот. Я ходил узнавал...
- Самое трудное будет - домой возвращаться. Чего мне там делать, в
дивизии? План-конспекты писать?.. Не нужны мы там никому, понимаешь! А,
плевать: дослужить бы свое, получить квартиру - и на хрен все!..
И вот уже я узнаю в них себя. И снова поле, все то же поле встает
перед моими глазами. И где-то за городом так знакомо долбит в горы одинокая
"САУшка". И темы для разговоров не изменились ни на слово: голод, холод и
смерть. Да тут НИЧЕГО не изменилось! Не обманулся я.
Омут бойни затянут тонкой корочкой показного льда мира. На нем
нарисован президент в разных ракурсах, а для удобства ходьбы проложены
ровные бетонные дорожки. Лед пока держит, но может треснуть в любой момент.
А подо льдом второй год подряд спивается обезумевшая от рейдов и крови
разведка. И тычется в кромку, и хочет взломать лед и вылезти отсюда,
забрать жен, детей и уехать к чертовой матери, начать жизнь заново, без
войны, не убивая чужих и не хороня своих. И не может. Приросла к Чечне
намертво.
И дедовщина в этом палаточном лабиринте просто махровая: никто не