"Исаак Эммануилович Бабель. Отец (Сборник "Одесские рассказы", 1931)" - читать интересную книгу автора

мастеров завидовали королям Молдаванки. Соломончик Каплун, сын бакалейщика,
и Моня-артиллерист, сын контрабандиста, были в числе тех, кто пытался
отвести глаза от блеска чужой удачи. Оба они прошли мимо Баськи Грач и
подмигнули ей. Они прошли мимо нее, раскачиваясь как девушки, узнавшие
любовь, они пошептались между собой и стали двигать руками, показывая, как
бы они обнимали Баську, если бы она этого захотела. И вот Баська тотчас же
этого захотела, потому что она была простая девушка из Тульчина, из
своекорыстного подслеповатого городишки. В ней было весу пять пудов и еще
несколько фунтов, всю жизнь прожила она с ехидной порослью подольских
маклеров, странствующих книгонош, лесных подрядчиков и никогда не видела
таких людей, как Соломончик Каплун. Поэтому, увидев его, она стала шаркать
по земле толстыми ногами, обутыми в мужские штиблеты и сказала отцу.
- Папаша, - сказала она громовым голосом, - посмотрите на этого
господинчика, - у него ножки, как куколки, я задушила бы такие ножки...
- Эге, пани Грач, - прошептал тогда старый еврей, сидевший рядом, старый
еврей, по фамилии Голубчик, - я вижу, что дите ваше просится на травку.
- Вот марокка на мою голову, - ответил Фроим Голубчику, поиграл кнутом и
пошел к себе спать и заснул спокойно, потому что не поверил старику. Он не
поверил старику и оказался кругом неправ. Прав был Голубчик. Голубчик
занимался сватовством на нашей улице, по ночам он читал молитвы над
зажиточными покойниками и знал о жизни все, что можно о ней знать. Фроим
Грач был неправ. Прав был Голубчик.
И, действительно, с этого дня Баська все свои вечера проводила за
воротами. Она сидела на лавочке и шила себе приданое. Беременные женщины
сидели с ней рядом, груды холста ползли по ее раскоряченным могущественным
коленям, беременные бабы наливались всякой всячиной, как коровье вымя
наливается на пастбище розовым молоком весны, и в это время мужья их один за
другим приходили с работы. Мужья бранчливых жен отжимали под водопроводным
краном всклокоченные свои бороды и уступали потом место горбатым старухам.
Старухи купали в корытах жирных младенцев, они шлепали внуков по сияющим
ягодицам и заворачивали их в поношенные свои юбки. И вот Баська из Тульчина
увидела жизнь Молдаванки, щедрой нашей матери, - жизнь, набитую сосущими
младенцами, сохнущим тряпьем и брачными ночами, полными пригородного шику и
солдатской неутомимости. Девушка захотела и себе такой же жизни, но она
узнала тут, что дочь одноглазого Грача не может рассчитывать на достойную
партию. Тогда она перестала называть отца отцом.
- Рыжий вор, - кричала она ему по вечерам, - рыжий вор, идите вечерять...
И это продолжалось до тех пор, пока Баська не сшила себе шесть ночных
рубах и шесть пар панталон с кружевными оборками. Кончив подшивку кружев,
она заплакала тонким голосом, непохожим на ее голос, и сказала сквозь слезы
непоколебимому Грачу:
- Каждая девушка - сказала она ему, - имеет свой интерес в жизни, и
только одна я живу, как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной
что-нибудь, папаша, или я делаю конец моей жизни...
Грач выслушал до конца свою дочь, он одел парусовую бурку на следующий
день и отправился в гости к бакалейщику Каплуну на Привозную площадь.
Над лавкой Каплуна блестела золотая вывеска. Это была первая лавка на
Привозной площади. В ней пахло многими морями и прекрасными жизнями,
неизвестными нам. Мальчик поливал из лейки прохладную глубину магазина и пел
песню, которую прилично петь только взрослым. Соломончик, хозяйский сын,