"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

Евоную память, говорит, сама помню. А помнишь, так не забывай, гадючья
кость... А забудешь - мы еще разок напомним. Второй раз забудешь - второй
раз напомним.


Замостье

Начдив и штаб его лежали на скошенном поле в трех верстах от Замостья.
Войскам предстояла ночная атака города. Приказ по армии требовал, чтобы мы
ночевали в Замостье, и начдив ждал донесений о победе.
Шел дождь. Над залитой землей летели ветер и тьма. Звезды были потушены
раздувшимися чернилами туч. Изнеможенные лошади вздыхали и переминались во
мраке. Им нечего было дать. Я привязал повод коня к моей ноге, завернулся в
плащ и лег в яму, полную воды. Размокшая земля открыла мне успокоительные
объятия могилы. Лошадь натянула повод и потащила меня за ногу. Она нашла
пучок травы и стала щипать его. Тогда я заснул и увидел во сне клуню,
засыпанную сеном. Над клуней гудело пыльное золото молотьбы. Снопы пшеницы
летали по небу, июльский день переходил в вечер, чащи заката запрокидывались
над селом.
Я был простерт на безмолвном ложе, и ласка сена под затылком сводила
меня с ума. Потом двери сарая разошлись со свистом. Женщина, одетая для
бала, приблизилась ко мне. Она вынула грудь из черных кружев корсажа и
понесла ее мне с осторожностью, как кормилица пищу. Она приложила свою грудь
к моей. Томительная теплота потрясла основы моей души, и капли пота, живого,
движущегося пота, закипели между нашими сосками.
"Марго, - хотел я крикнуть, - земля тащит меня на веревке своих
бедствий, как упирающегося пса, но все же я увидел вас, Марго..."
Я хотел это крикнуть, но челюсти мои, сведенные внезапным холодом, не
разжимались.
Тогда женщина отстранилась от меня и упала на колени.
- Иисусе, - сказала она, - прими душу усопшего раба твоего...
Она укрепила два истертых пятака на моих веках и забила благовонным
сеном отверстие рта. Вопль тщетно метался по кругу закованных моих челюстей,
потухающие зрачки медленно повернулись под медяками, я не мог разомкнуть
моих рук и... проснулся.
Мужик с свалявшейся бородой лежал передо мной. Он держал в руках ружье.
Спина лошади черной перекладиной резала небо. Повод тугой петлей сжимал мою
ногу, торчавшую кверху.
- Заснул, земляк, - сказал мужик и улыбнулся ночными, бессонными
глазами, - лошадь тебя с полверсты протащила...
Я распутал ремень и встал. По лицу, разодранному бурьяном, лилась
кровь.
Тут же, в двух шагах от нас, лежала передовая цепь. Мне видны были
трубы Замостья, вороватые огни в теснинах его гетто и каланча с разбитым
фонарем. Сырой рассвет стекал на нас, как волны хлороформа. Зеленые ракеты
взвивались над польским лагерем. Они трепетали в воздухе, осыпались, как
розы под луной, и угасали.
И в тишине я услышал отдаленное дуновение стона. Дым потаенного
убийства бродил вокруг нас.
- Бьют кого-то, - сказал я. - Кого это бьют?..