"Виталий Бабенко. Проклятый и благославенный" - читать интересную книгу автора

тем: нет, мозг мыслит, но тела нет. Значит, взорвалось оно. И преврати-
лось в облако, фонтан, водопад красок, северное сияние, психоделический
мираж, фатаморгану.
В сущности, смысл этой фонны - в попытке выразить словами то, что я
видел и обонял в момент эксперимента. Все вышесказанное - прелюдия, отс-
рочка, стремление оттянуть за неуклюжими размышлениями вот этот самый
миг, ибо описать происшедшее со мной - выше сил человеческих. Но миг
наступил. И я пробую, тем более что фонна уже близка к концу.
Сколько цветов в радуге? Семь? Сразу после "взрыва" я видел их
семьдесят семь. Или, может, семьсот семьдесят семь. Не оттенков, не цве-
товых нюансов-цветов! Как это может быть? Не знаю. Верить в это нельзя.
Не верить - тоже: это было. В моем взорванном теле, в моем расчлененном
сознании, но было.
Цвета роились, объединялись в какие-то немыслимые букеты, распада-
лись, кружились во взаимопересекающихся хороводах, и все в бесконечно
быстром темпе, пьянящем запахе фиалок. Остановить взгляд на каком-либо
сочетании красок было невозможно... Взгляд... Вот, пожалуйста, я сказал
"взгляд". И еще: "запах". Были ли у меня глаза? Нет. Нос? Нет1 Уши? Нет!
Конечности, сердце, печень, почки, легкие? Нет, нет и нет...
Было сознание и... семьсот семьдесят семь цветов разбуянившейся раду-
ги, семьсот семьдесят семь сумасшедших запахов. Потом на этом искрящемся
калейдоскопическом фоне, поверх этой клумбы фантастических орхидей воз-
никли желтые смолистые почки. Они быстро набухали, лопались, но не зеле-
ные клейкие листики высовывались оттуда - извергались потоки пронзи-
тельно-красного, пахнущего лимоном цвета.
...Образовалась спокойная пурпурная гладь, а по ней ползли, ползли
фиолетовые, синие, голубые, сиреневые, лиловые, благоухающие гвоздикой
кляксы; они чернели, но, не становясь совершенно черными, вдруг задерги-
вались лимонной, или янтарной, или золотистой анисовой пленкой, та кло-
котала аммиаком, вскипала бурой пеной, сквозь нее пробивались изумрудные
кориандровые пузыри. Пузыри эти, словно аэростаты, тянулись вверх, пучи-
лись, но на части не разлетались, не отрывались от перламутровой, теперь
уже пахнущей сеном глади,- вырастали удушливыми сернистыми колоннами, и
между ними били ослепительные лучи.
Лучи имели зернистую структуру, по ним вились серебряные нити, и вот
уже миндальное кружево серебра, лавролистые арабески, фисташковые спира-
ли, мускатные дуги, ментоловые кольца, кофейные змеящиеся пунктиры, ли-
повоцветный сапфирный туман, сандаловый алмазный блеск, коричное хрус-
тальное мерцание, а нити утолщаются, становятся прозрачными, в них игра
света, пыль книжных фолиантов, зайчики, йодистые водоросли, искорки,
лесная гарь, вихрение, мята, еще один взрыв, снова буйство миллиона цве-
тов и оттенков, дуновение из ботанического сада, открытая настежь дверь
восточной кухни, чад лаборатории алхимика, воскурения богам, снова поч-
ки, колонны, кляксы, пузыри, пена, серебряный серпантин, еще взрыв, но
взрыв наоборот - и все разрозненные, окрашенные утренней зарей и полу-
денным прибоем, и закатными облаками, и лунной рощей, и вечерней росой
части принадлежавшего мне целого слетаются к ослепительной точке моего
"я", превращаются в меня-во-плоти...
Я бросил взгляд на корабельный хронометр. Эксперимент, как и планиро-
валось, длился минуту, Я же провел в цветовом аду - или раю? - час,