"Виталий Бабенко. Проклятый и благославенный" - читать интересную книгу автора

семантическим строем. Мы столбенеем и либо изменяем вопрос, либо изо
всех сил тщимся понять ответ. Если последнее нам удается, мы делаем ко-
лоссальный шаг вперед и именуем его прогрессом в науке, если нет - сва-
ливаем неудачу на опыт, обвиняя его в "нечистоте", или же на эксперимен-
таторов, ловя их на непоследовательности и торопливости.
Во всяком случае, что бы ни стояло за "сном" Борттехника, я всегда
слышу в нем по крайней мере одну - тихую и вкрадчивую ноту: так ли уж
сильна она, логика нашего познания? Логика Вашего познания, доносится до
меня шепот Неведомого.
На моем столе остается последняя непроигранная фонна - Помощника Ко-
мандира. Однако желание выслушать и ее тоже пропадает. Я устал. Конечно,
я знаю ее чуть ли не наизусть, как знаю и остальные, обычно это не меша-
ет мне каждый вечер загружать проигрыватель неизменной программой. Но
сегодня... Пусть программа остается незаконченной. Вот если бы мой изна-
чальный выбор такого на фонну Помощника, у меня, наверное, до сих пор
звучали бы в ушах последние слова его: "Будь ты проклят, вакуум!" Равно
как и его сетования на собственную ненужность в экспедиции: мол, тради-
ционная мера безопасности, мол, никчемная фигура, мол, если бы да кабы,
если с Командиром что-нибудь случится, тогда... И его леденящий рассказ
о том, как перед возвращением на Землю он включил "контрольную" электро-
фонную запись, то есть фонну Корабля, и услышал, что на протяжении мину-
ты-той самой, когда у всех были "сновидения",- кают-компанию сотрясал
оглушительный, запороговый вой, который во время эксперимента никому,
естественно, слышен не был. И описание его собственного "выродка"; он
несся в черном узком тоннеле в каком-то потоке то ли воды-не-воды, то ли
сжатого воздуха-не-воздуха и, повинуясь течению, убыстрял движение, за-
медлял его, останавливался, снова мчался, кружился в вихревых возмущени-
ях в каких-то шарообразных коллекторах, встречавшихся на пути, и все это
без проблеска света, и не было никаких ощущений: тепла или холода, голо-
да или жажды, бодрости или усталости, сна, времени, нехватки воздуха - и
не было желания вырваться из тоннеля, но не было и апатии - так он несся
бесконечно долго или, напротив, совсем недолго, и только чувствовался
запах, причем бил он не в ноздри, потому что и дыхания-то не было, а
чувствовался вообще - далекий, забытый, младенческий запах: теплый
аромат материнского молока.
Все это я мог бы услышать. Но не буду: устал. Я выключаю проигрыва-
тель, сгребаю в кучу все фонны и перемешиваю их на столе: завтра снова
буду гадать, какую выбрать и чей услышу голос.
Я поднимаюсь из кресла, потягиваюсь и подхожу к окну. Уже ночь. Сей-
час я сниму со стекла напряжение прозрачности, комната будет освещена
лишь мягким внутренним светом, но я еще не собираюсь ложиться. Знаю:
быстро успокоиться не смогу. Начну ходить из угла в угол и думать, ду-
мать, думать...
Долгим взглядом окидываю звездный небосклон. Между тонкой пленкой ат-
мосферы, надежно укрывающей и меня, и всех людей, и Землю, и манящими
мерцающими точками - Вакуум. Не чистый, не абсолютный, но та самая зага-
дочная, недоступная, а может быть, не загадочная, а лишенная каких бы то
ни было качеств никому не нужная пустота, за которую семь человек отдали
свои явно не пустые и очень нужные жизни. И где-то в глуби ее - самая
пустая, пустота в пустоте: ни пылинки, ни атома, н-и-ч-е-г-о.