"Виталий Бабенко. Проклятый и благословенный (Сборник "НФ-26")" - читать интересную книгу автора

измерение - это не просто энергия. Это энергия, рожденная Вакуумом...
А прибор не сработал... Не удалось нашему "маринисту" зарисовать океан
энергии... Сработали мы, наша психика. Но престраннейшим образом. Корабль
схлопнулся, мы поймали вакуум, и... Я, например, испытал дикое ощущение.
Первая мысль: я взорвался. Затем: нет, взорвался мой мозг. Затем: нет,
мозг мыслит, но тела нет. Значит, взорвалось _оно_. И превратилось в
облако, фонтан, водопад красок, северное сияние, психоделический мираж,
фата-моргану.
В сущности, смысл этой фонны - в попытке выразить словами то, что я
видел и обонял в момент эксперимента. Все вышесказанное - прелюдия,
отсрочка, стремление оттянуть за неуклюжими размышлениями вот этот самый
миг, ибо описать происшедшее со мной - выше сил человеческих. Но миг
наступил. И я пробую, тем более что фонна уже близка к концу.
Сколько цветов в радуге? Семь? Сразу после "взрыва" я видел их
семьдесят семь. Или, может, семьсот семьдесят семь. Не оттенков, не
цветовых нюансов - цветов) Как это может быть? Не знаю. Верить в это
нельзя. Не верить - тоже: это было. В моем взорванном теле, в моем
расчлененном сознании, но было.
Цвета роились, объединялись в какие-то немыслимые букеты, распадались,
кружились во взаимопересекающихся хороводах, и все в бесконечно быстром
темпе, пьянящем запахе фиалок. Остановить взгляд на каком-либо сочетании
красок было невозможно... Взгляд... Вот, пожалуйста, я сказал "взгляд". И
еще: "запах". Были ли у меня глаза? Нет. Нос? Нет! Уши? Нет! Конечности,
сердце, печень, почки, легкие? Нет, нет и нет...
Было сознание и... семьсот семьдесят семь цветов разбуянившейся радуги,
семьсот семьдесят семь сумасшедших запахов. Потом на этом искрящемся
калейдоскопическом фоне, поверх этой клумбы фантастических орхидей
возникли желтые смолистые почки. Они быстро набухали, лопались, но не
зеленые клейкие листики высовывались оттуда - извергались потоки
пронзительно-красного, пахнущего лимоном цвета.
...Образовалась спокойная пурпурная гладь, а по ней ползли, ползли
фиолетовые, синие, голубые, сиреневые, лиловые, благоухающие гвоздикой
кляксы; они чернели, но, не становясь совершенно черными, вдруг
задергивались лимонной, или янтарной, или золотистой анисовой пленкой, та
клокотала аммиаком, вскипала бурой пеной, сквозь нее пробивались
изумрудные кориандровые пузыри. Пузыри эти, словно аэростаты, тянулись
вверх, пучились, но на части не разлетались, не отрывались от
перламутровой, теперь уже пахнущей сеном глади, - вырастали удушливыми
сернистыми колоннами, и между ними били ослепительные лучи.
Лучи имели зернистую структуру, по ним вились серебряные нити, и вот
уже миндальное кружево серебра, лавролистые арабески, фисташковые спирали,
мускатные дуги, ментоловые кольца, кофейные змеящиеся пунктиры,
липовоцветный сапфирный туман, сандаловый алмазный блеск, коричное
хрустальное мерцание, а нити утолщаются, становятся прозрачными, в них
игра света, пыль книжных фолиантов, зайчики, йодистые водоросли, искорки,
лесная гарь, вихрение, мята, еще один взрыв, снова буйство миллиона цветов
и оттенков, дуновение из ботанического сада, открытая настежь дверь
восточной кухни, чад лаборатории алхимика, воскурения богам, снова почки,
колонны, кляксы, пузыри, пена, серебряный серпантин, еще взрыв, но взрыв
наоборот - и все разрозненные, окрашенные утренней зарей и полуденным