"Виталий Бабенко. Музей человека (Сб. "Музей человека")" - читать интересную книгу автора

эмалированный тазик. Конструкция простая: сверху тазик на шарнире, внизу -
петельки, замок висит. Ключ всегда у Игоряши в кармане. Нужно кому передачу
посмотреть - проси ключ у хозяина, а так нечего кинескоп жечь. В центре
тазика эмаль немножко сбита. Было дело: в отсутствие Игоряши жена
вознамерилась таз дрелью просверлить. Мол, фильм больно хороший показывали
- о старой жизни. К счастью, Игоряша вовремя домой воротился. Сразу все
понял, жене платье порвал и дрелью по голове. Но не убил. Ишь, умелица!
Была бы еще литературная передача - может, и пальцем не тронул бы. А тут -
кино...
Внезапно Игоряша вспомнил о важном и завертел головой. Где же
Федосей-то? Где животное? Не уморили ли музейщики? Но нет. Обнаружилась в
углу клетка, а в ней Федосей. Немного разжирел даже, и вид по-прежнему
боевой. Игоряша умилился. Надо ведь, не забыли скотину: и кормят, видать,
неплохо, и клеткой обезопасили.
Федосей - это книгоед, друг и любимец Игоряши. Раньше он жил в шкафу.
Поначалу был книгоед как книгоед - обыкновенная книжная вошь. Но Игоряша
его приметил, и оба друг другу понравились. Интересы у них совпали. А уж
как кормил его Игоряша! На первых порах - собирал палые листья и в труху
перетирал на своей машинке, тем и потчевал насекомое. Потом газеты в лапшу
резал. Затем пришел черед тонких брошюрок и дешевых книжек ранней оттепели.
Дело в том, что книгоед поначалу не всякую бумагу потреблял. Типографская
бумага номер два времен застоя или книжно-журнальная отечественная
пореформенная шли хорошо. А вот офсетная бумага типа "Апрель" номера один и
два или тем более картографическая усваивались с трудом. Федосей даже болел
от несварения пищи.
Словом, в конце концов вымахало животное размером с люстру,
разлапистое такое, глазищи - во! Хозяину верен, а с гостями - зол. Никакой
сторожевой собаки не надо. Игоряша, когда в настроении, порой гладил
Федосея палочкой на расстоянии и вел с ним разнообразные беседы на
общемировые темы. Книгоед пока до интеллекта не дорос, это дело будущего,
но часто очень впопад перебирал толстыми, с карандаш, усами, шлепал жвалами
и пускал едкую коричневую слюну - будто все понимает и ответить хочет.
Игоряша холодел и радовался.
Сейчас, правда, Федосей что-то притих. Лишь глазищи в темном углу
сверкают. То ли сытый, то ли клетка не нравится - сразу не разберешь...
А вот над книгоедом - на стене - нечто новое. Поясной портрет Игоряши.
1000 мм X 500 мм, масло, художник неизвестен, XXI в. Написано очень похоже.
Игоряша - как живой: в кепке, при галстуке, рубашка чистая, немятая, в
одной руке - кованый гвоздь с нанизанной на него книжкой (название
неразборчиво), в другой - цепочка. Чем оканчивается цепочка - непонятно, но
каждому ясно: это книгоедский поводок. Игоряша любил иногда Федосея на
прогулку выводить. Прохожие седели.
Правее картины на стене - в рамочке, под стеклом - Письмо Игоряши.
Причем не факсимиле какое-нибудь, а самый подлинный оригинал. То история
давняя.
Лет пять назад Игоряша написал своему другу, генерал-доценту
филармонии Карбованцеву Петро Армавировичу, текстовику и словеснику, письмо
с вопросами о существе мироздания и вообще о жизни как таковой, в том
смысле, как ее следует понимать в утренние и вечерние часы. Однако письмо
скоро вернулось - по причине плохого почерка на конверте. Игоряша тогда