"Ричард Бах. Дар тому, кто рожден летать" - читать интересную книгу автора

тридцать, заводим моторы, взлет и опять мы на своих законных местах, и
кислород исчезает в наших масках, приближается зенитная артиллерия, вся
черная и желтая и молчаливая, мессершмитты с черными крестами и фокке-вульфы
прокатываются сквозь нас в лобовых атаках, желтый огонь сверкает из их
носовых орудий:
В полетах со Стайлзом славы нет, и бомбежка не является полетом. Это
грязная тяжкая работа, которая должна быть сделана.
Много времени потребовалось, прежде чем я составил свое мнение о войне.
Я американец. Мне повезло родиться у подножий гор Колорадо. Но однажды мне
бы хотелось иметь право сказать, что я живу в этом мире, и да будет так.
"Если я переживу это, мне нужно заняться своим делом и узнать кое-что
об экономике и людях, и вещах: В конце концов имеют значение только люди.
Каждая земля дорога кому-то, и она всегда стоит того, чтобы этот кто-то
дрался за нее. Поэтому не земля, а люди много значат. По моему, война именно
об этом. За эти пределы я не могу уйти далеко".
После своего боевого путешествия на бомбардировщиках, Стайлз
добровольно совершал боевые вылеты на Р-51. В 1944 году 21 ноября он был
сбит во время сопровождения боевого вылета в Гановер. Он погиб в возрасте 23
лет.
Но Берт Стайлз не умер, поскольку у него был шанс создать несколько
чернильных образцов на двухстах бумажных страницах, и создав это, он стал
голосом внутри нас и нашим внутренним зрением для того, чтобы мы могли
смотреть и удивляться, и откровенно говорить о его жизни, а потому и о нашей
собственной.
В то время, тридцать лет назад, самая важная часть Берта Стайлза
заключалась в желании засесть за лист бумаги недалеко от взлетной полосы
Восьмой Эскадрильи Военно-Воздушных Сил, и сейчас, в эту минуту, эта же
самая бумага перед нами - мы можем потрогать ее, познакомиться с ней и
заглянуть внутрь. Эта важная часть и есть то, что делает любого человека
тем, что он есть и значит.
Чтобы лично побеседовать с Антуаном де Сент-Экзюпери, нам пришлось бы,
например, всматриваться в постоянно висящее над его головой облако дыма. Нам
пришлось бы выслушивать и беспокоиться о его воображаемых болезнях. Нам
пришлось бы стоять в аэропорту и задавать себе вопрос: не забудет ли он
сегодня снизить скорость при посадке?
Но как только различные поводы не писать бывали исчерпаны, и как только
Сент-Экзюпери отыскивал свой чернильный колодец в комнатном хаосе, и когда
ручка прикасалась к бумаге, он выпускал из плена самые трогательные и
чудесные мысли о полете и человеке из когда-либо написанных. Нашлось бы
немного таких пилотов, которые, читая его мысль, не могли бы кивнуть и
сказать "это правда", и которые не могли бы назвать его другом.
"Берегись этого ручейка (говорил Гилламет), он проходит по всему полю.
Пометь его на своей карте". А, я должен был помнить ту змею в траве недалеко
от Мортрил! Простираясь во всю длину среди зеленого рая запасной посадочной
площадки, она лежала в ожидании меня на расстоянии тысячи миль от того
места, где я сел. При случае она превратила бы меня в пылающие канделябры. А
те храбрые тридцать овец, пасущихся на склоне холма, были готовы обвинить
меня.
Ты думаешь, что луг пустой, и вдруг - бац! В твоих колесах тридцать
баранов. Удивленная улыбка, и это все, что я мог прочитать в лице такой