"Адам Багдай. В поисках дырявого зонта (fb2)" - читать интересную книгу автора (Багдай Адам)Глава IV ДЕД КУФЕЛЬ— О деньгах не беспокойся, — сказал Кубусь, когда они подходили к бару «У Белой Розы». Ребята давно миновали новые дома, поблескивающие издали на солнце зеркальной гладью окон и цветной штукатуркой, и углубились в лабиринт узких немощеных улочек. Теперь они шли вдоль низких покосившихся загородных домиков, окруженных небольшими садиками. Из садиков доносился аромат цветущей черемухи, а из открытых окон — запахи готовящихся блюд. Друзья проходили мимо черных, покрытых толем голубятен, повалившихся заборов, мусорных куч, длинных жилых бараков. Они вступили в совершенно иной мир. Гипця с любопытством присматривалась к своему шефу. — Эти два злотых — пустяк, — весело проговорила она. — Мама дала их на мороженое. — Я тебе верну, как только уладим дело. — Глупости, касса ведь общая. — Не люблю, когда обманывают. — Я тоже не люблю, но мороженое предназначалось мне. Девочка взглянула на задумавшегося Кубуся, который шел с таким загадочным видом, будто размышлял об экспедиции на Луну. Гипця не могла долго выдержать без разговоров, длительное молчание смущало и беспокоило ее, и она робко заговорила: — Слушай, а кто такой дед Куфель? — Не знаешь деда Куфеля? — удивился Кубусь, огорченный подобным невежеством. — Да он самый важный человек в наших местах. — А что он делает? — Пьет пиво и знает обо всем, что происходит на Чернякове. — А чем занимается? Кубусь снисходительно улыбнулся. — Раз он все знает, ему уже не нужно ничем заниматься. — Интересно, — задумчиво протянула Гипця. — А он будет знать, куда подевалась Креця? — Нет, он не занимается такими мелочами. — Тогда зачем мы к нему идем? — Не беспокойся, все будет в порядке. Ребята подошли к бару «У Белой Розы». Здание бара имело довольно невзрачный вид. Одноэтажный дом с красным кирпичным фундаментом и обшарпанными желтыми стенами, находившийся в окружении неказистых бараков и сараев, глядел на немощеную улицу двумя подслеповатыми запыленными окнами. За стеклом одного из них виднелось блюдо с парочкой сельдей, киснувших в какой-то серой жиже, и несколько бутылок местного вина; во втором красовался выцветший плакат, призывавший покупать билеты спортивной лотереи. Из открытой двери тянуло запахами табачного дыма, прокисшего пива и несвежей маринованной селедки. В этот ранний час в баре было еще пусто и тихо. Тишину нарушала лишь лившаяся из магнитофона печальная мелодия, выводимая тоскливыми голосами скрипок. Кубусь остановился. — Подожди меня здесь, — попросил он Гипцю, — я быстро все улажу. А ты за это время можешь подзубрить английские слова для пани Баумановой. — Ха! — усмехнулась Гипця. — Мне бы тоже хотелось увидеть деда Куфеля. Ты уверен, что он здесь? — На все сто. Если его здесь нет, значит, он уже умер. — Тогда я иду с тобой, хочу ознакомиться с твоим методом. Кубусь неохотно кивнул. — Идем, только прошу тебя, не открывай рот, а то все может пойти насмарку! Они вошли в первый зал, в глубине которого поблескивали отполированная стойка и никелированная кофеварка. В углу над недопитой кружкой пива дремал какой-то пьяный верзила. За стойкой бара высилась буфетчица в белом халате. Кубусь вежливо поздоровался: — Добрый день. Нет ли здесь у вас деда Куфеля? — Он в том садике, — нехотя обронила буфетчица разочарованным тоном. В тенистом садике царила приятная прохлада. Небольшое пространство, окруженное разросшимися кустами сирени и жасмина, было уставлено желтыми столиками и колченогими стульями. В углу, почти в самой гуще кустарника, привалившись к столу, подремывал дед Куфель. Это был такой чудной старик, что Гипця едва не расхохоталась. Однако чувствительный тычок Кубуся вовремя призвал ее к порядку. Дед был кругленький, как бильярдный шар; на его красном лице под голым, словно отполированным черепом торчал большой нос картошкой и светились маленькие смеющиеся глазки. Картину дополняли пожелтевшие от табачного дыма, лихо закрученные усики. Не менее странно выглядел и наряд деда — не то облачение циркового клоуна, не то костюм колдуна из какого-то мультика. На нем был короткий черный сюртук, не скрывавший толстой шеи и с трудом сходившийся на округлом животике. Из-под сюртука выглядывала фланелевая рубашка в крупную клетку. На коротеньких ножках красовались старомодные брюки в полоску, а на босых ступнях — черные галоши. Заметно было, что отдельные предметы этого странного гардероба имеют весьма давнее происхождение, ибо сюртук на плечах расползся по швам, а брюки обтрепались так, будто их снизу обгрызли мыши. Несмотря на все это, старичок своим поведением пытался сохранить видимость некоторой элегантности. При появлении детей дед Куфель приоткрыл один глаз и приветливо улыбнулся. — Кого я вижу?! — громогласно вопросил он надтреснутым, но еще довольно зычным голосом. — Добрый день, дедушка. Хорошая сегодня погода. Старичок протяжно зевнул и приоткрыл второй глаз. — Замечательная, только эти проклятые мухи не дают покоя. — Надеюсь, ревматизм вас сегодня не донимает? Старичок потянулся, отчего тесный его сюртук затрещал по швам. — Благодарение богу, ничто меня сегодня не донимает, — сказал он и, тепло улыбнувшись, добавил: — Ну а ты, молодой человек, как себя чувствуешь? — Спасибо, очень хорошо. — А каково самочувствие твоей уважаемой мамы? — Спасибо, она абсолютно здорова. — А твоего братишки? — Спасибо. — А бабушки? — Бабушка, благодарение богу, находится в полном здравии. Гипця с искренним недоумением прислушивалась к столь витиеватому обмену любезностями. Когда дед Куфель, перечисляя родственников, добрался до бабушки, она тронула Кубуся локтем. — Слушай, у тебя ведь нет ни бабушки, ни брата. — Тс-с! — одернул ее мальчик. — Не мешай. Деду нравится расспрашивать" ну так что? Гипця молча пожала плечами. Она не могла дождаться, когда же наконец ее спутник приступит к делу Креци. Метод Кубуся требовал, видимо, очень большого терпения. Тем временем старичок поправил на шее большую "бабочку" в горошек и, откашлявшись, провел ладонью по лысине. Потом, окинув Кубуся быстрым взглядом, он спросил: — А у тебя ко мне какое дело? — У меня? — протянул Кубусь с безучастным видом. — Да я так… Вот проходили мимо, я и подумал, что хорошо бы вас навестить… — Ну-ну… — рассмеялся дед. — Очень приятно, что не забываешь старика! — чуть насмешливо проговорил он. — Что вы, как можно! — живо запротестовал Кубусь. — Вы, наверно, сегодня еще не пробовали пивка? В глазах старика блеснули веселые искорки. — Ты как в воду глядел, не пробовал. — Так какое пиво вам принести? — Кружечку светлого, только с шапочкой. — Сию минуту! — Кубусь повернулся на каблуках и исчез в дверях буфетной. — Золотой паренек, золотой паренек! — с признательностью прошептал старик и, предвкушая близкое блаженство, облизал сухие губы. Увидев пиво, он окончательно проснулся. Голубые глаза его светились радостью, а полное лунообразное лицо выражало довольство. Сдунув легкую пену, он с наслаждением погрузил запекшиеся губы в прохладную золотистую жидкость и медленно потянул в себя пиво. — Неплохо, неплохо, — оценил дед Куфель благотворный напиток, — но все же не то, что в прежние времена! Старик отставил кружку в сторону. — Ну а теперь скажи, что тебе надо, — произнес он, лукаво прищурив глаз. — Да, собственно, ничего… — Говори же, я тебя знаю! — засмеялся старик. — Ну, пожалуйста, скажи, какое у тебя ко мне дело. Кубусь громко сглотнул. — Может быть, вы, дедушка, знаете, кто из местных занимается собачками? — Собачками, говоришь? — Дед Куфель задумался, машинально потирая ладонью лоб. — Собачками, — подтвердил юный детектив. — У одной пани пропала такса, и она очень по ней убивается. — Сейчас, сейчас… — Старик отчаянно тер свою лысину. — Готово, уже знаю! Что-то подсказывает мне, да и кости мои чувствуют, что это Толусь Поэт. Знаешь Толуся Поэта? — Нет. — Так узнаешь. Очень интересный человек. И какой умный! А если питает слабость к породистым псам, так это, пожалуй, вина не его, а скорей собачья. — А где он живет? — Тут недалеко, на Озерной, в доме четырнадцать. Спросишь Толуся Поэта, и каждый тебе покажет. — Дед Куфель понизил голос: — Только не говори, что это я тебе сказал, а то он на меня обидится. И вообще, поделикатней с ним, у него чувствительная поэтическая душа. |
||
|