"Николай Бахрошин. Судный четверг ("Звездный штрафбат" #2) " - читать интересную книгу автора

хорошей.
Семен тоже не забыл. Для него так и осталось: резкий запах болиголова -
привкус измены. Тоже резкий и острый. Одновременно сладкий, и горький, и
обжигающий, как острые пряности. Тревожащий и будоражащий до сих пор.
"Как первое, мягкое опьянение по-хорошему кружит голову и делает жизнь
настолько беспечной, что кажется, завтрашнее похмелье никогда не наступит,
так, наверное, и любовь, - думал он сейчас. - Кружит и забирает всего
целиком..." Странно, что он так плохо помнит ее лицо, лицо той, из-за
которой плакала его жена. Вот тело, пожалуй, помнит. Упругий, шелковистый
живот, выразительный изгиб талии, тонкой до нереальности. Отчетливо помнит
коричневые соски с почти незаметными светлыми волосками вокруг, россыпь
родинок на левом плече, маленькую кисть с длинными, тонкими пальцами,
которые часто казались ему почти прозрачными.
Эти прозрачные перламутровые пальцы доверчиво ложились на его ладонь, а
она казалась рядом с ними слишком грубой, слишком земной...
Ее звали Стелла... Звездное имя. Красивое имя. Такое же красивое, как
сама она. Тогда это имя представлялось ему почти молитвой. Можно было
шептать и шептать до бесконечности - Стелла, Стелла, девушка-звезда...
Познакомились они случайно, она работала на Казачке в какой-то
геологической экспедиции от какого-то фонда со сложносочиненным названием. И
почти сразу стали близки...
И ведь все равно не успел с академией, усмехался он, вспоминая. Война
началась. Все кругом спутала и перемешала. Так и не вышло из него штабного
полковника...
Да, это была его жизнь, его запахи, его память...
А теперь его лишили памяти. И степь больше не имеет ни вкуса, ни
запаха. О цветах вообще говорить не приходится, лучше ни о чем не
говорить... Теперь!
- Ваше благородие! - позвал водитель гравимобиля, младший урядник Петр
Зимин.
- Слушаю, - не сразу откликнулся Семен.
- А я вот что думаю, ваш бродь... Думаю, сколько же теперь пахать
экотехникам, чтобы все восстановить как было? Лет десять-пятнадцать, никак
не меньше. А вы как думаете, господин есаул?
- Я, Зимин, не думаю. Я знаю, что как было - уже никогда не будет.
Никогда! - жестко подчеркнул Семен, отвечая скорее собственным мыслям, чем
водителю.
- Нет, но война-то кончается. Говорят, скоро уже. Совсем скоро. Уже
мирные переговоры начались между штатовцами и нашими...
- Ну!.. Обещала улита быть, так до сих пор едет. Или не так, казак?
- Так точно, - согласился урядник.
Они замолчали. Зимин, видимо, почувствовал, что комбат не в настроении
трепаться. Привычно уставился в лобовое стекло, поддергивая штурвал и
перещелкивая кнопки. Вел раздолбанный батарейный гравимобиль уверенно и
аккуратно. Приподнимал его над землей ровно настолько, чтобы не оставлять за
кормой длинный шлейф пепла, снесенного воздушной волной.
"Да, только пепел... А что еще они могут оставить? - не слишком
последовательно рассудил Семен, снова сползая мыслями в вязкие, тягучие
воспоминания. - От всей этой войны - только пепел! Черная сажа с кислым
привкусом химии, что скрипит на зубах и набивается в поры хуже, чем самый