"Лилия Баимбетова. Перемирие" - читать интересную книгу автора

букетом сирени. Сирень в ноябре! С ума можно сойти.
У дальней стены был туалетный столик с жадеитовыми зелеными баночками и
флаконами из перламутрового фарфора. На стене висело большое зеркало в
массивной позолоченной раме, рядом на высоком табурете стоял таз для
умывания, и висело на крючке полотенце - сиреневое, из эльского
переливчатого полотна.
Было уже, похоже, поздно, и солнечные прямоугольники от окон ложились
на деревянный лакированный пол. Зеркало отбрасывало блик на темную
поверхность массивного шкафа. От окна тянуло холодом, воздух был прозрачен и
чист, как бывает только поздней осенью, когда, кажется, видны все воздушные
потоки. Как сказал поэт:
А воздух промыт,
Исчезла последняя грязь.
Во весь их простор
Пределы небес высоки.1
И в свежем морозном воздухе плыл пьянящий запах сирени.
Всюду царили чистота и изысканность, какие редко встретишь в замках
поместных феодалов, да и в военных крепостях. Видно было, что каждая деталь
в убранстве этой комнаты продумана и тщательно подобрана. Основной фон
составляли разные оттенки дерева и сирень - штор, постельного белья,
пушистого ковра на полу возле кровати. И по этому фону были разбросаны пятна
золота и зелени. Да, кто-то постарался здесь, обставил эту комнату с любовью
и заботой, подобрал ткани и безделушки, расставленные на полках. Приятно
проснуться в такой комнате, что и говорить. Гармонию нарушали только мои
вещи, кое-как набросанные на кресло - кожаная туника-безрукавка, черные
шерстяные брюки и короткий шерстяной же плащ, вытертый и заляпанный грязью.
На полу рядом с креслом валялись сапоги и меч в черных ножнах.
И тут я проснулась окончательно. Это была крепость Ласточки, третья в
линии Птичьей обороны и следующая за Кукушкиной крепостью - моим тайным,
забытым домом, затерявшимся где-то на расстоянии двух десятков лет. Конечно,
я должна была бывать здесь в детстве; все события этих визитов давно
остались за чертой моей памяти, а ощущение этого места сохранилось. Да-а...
В крепость Ласточки мы приехали вчера. После нищих северных деревень,
где хмурые крестьяне работали на заболоченных полях, после каменных городов
с грязными улицами, после буро-золотых непроходимых лесов приятно было
увидеть обыкновенную военную крепость, каких немало и в южных землях. Когда
мы подъехали вечером к воротам, на западе пламенел закат, полнеба было
расчерчено алым, а с востока уже подступала синяя ночная мгла; порадовали
глаз часовые на башнях, отлаженные действия караульных - мы мотались уже три
недели по вольным северным землям, а теперь словно вернулись домой,
оказавшись в окружении военных людей, которых понять было гораздо легче, чем
крестьян, ремесленников или торговцев. На Севере мне не нравилось, даром что
я была отсюда родом. Но выросла я на юге и привыкла к плодородным степям, к
таборам кочевников-коневодов, охотничьим казармам, богатым хуторам, к
древним замкам воинственных феодалов. Жизнь на юге текла неспешно, земля
была щедра, и холода никогда не наступали; от одного хутора до другого
тянулись лиги и лиги без признаков человеческого жилья, и только ближе к
Границе человеческие поселения начинали встречаться чаще. Здесь, на Севере,
все было иначе. Мы проезжали деревни и видели, как надрываются крестьяне на
полях, стремясь убрать все до наступления холодов; проезжали города,