"Тринадцатая рота (Часть 1)" - читать интересную книгу автора (Бораненков Николай)

24. ВСТРЕЧА С НОВЫМ ПРЕТЕНДЕНТОМ НА МЕДАЛЬ БЕ

Мир полон случайностей. Мир тесен от неожиданных вещей. Живет человек тихо, спокойно, не ведая печали, и вдруг бес подсовывает ему такую встречу, что шапка летит с головы и рот превращается в большую букву О.

Только въехал Гуляйбабка в расположенное на пути тихое, сожженное дотла село, как на тебе — прямо наперерез карете чем-то всполошенный, перепуганный человек. ну ни дать ни взять — пан Гнида. Тот же дробненький росток, та же величиной с дыньку голова, те же коротенькие, коромыслом ножки. Вызывал сомнение только нос. Нос у Стефана Гниды из Горчаковцев был, как тупая толкушка, и размещался точно в подглазье. А у этого же Гниды нос хотя и смахивал на толкушку, но по какой-то неведомой причине имел большое смещение вправо. То ли его с таким носом мать родила, то ли по нему кто «съездил» в тот момент, когда хозяин к чему-то недозволенному принюхивался, да так и оставил его принюхиваться на всю жизнь. Словом, с носом бегущего к карете человека была загадка. Оставалось загадкой и появление здесь человека, столь похожего на Стефана Гниду.

Меж тем человек, удивительно похожий на Гниду, перебежал церковную площадь и, выскочив на улицу, по которой двигался обоз под флагом фюрера, широко раскинув руки, остановился. Тут уже не утерпел, выразил вслух свое удивление и кучер Прохор:

— Смотрите, сударь! Ан никак наш старый знакомый пан Гнида. Чую, быть какой-то беде.

— Бог еще не создал такого человека, которому бы сыпались только одни радости. Остановитесь.

— Слушаюсь, сударь, — ответил Прохор и натянул вожжи. Кони остановились. Предполагаемый Гнида подбежал к карете, упал на колени. Руки его, протянутые к Гуляйбабке, мелко тряслись.

— Ваше сиятельство! Господин хороший. Спасите! Помогите! — залепетал он, обливаясь слезами. — Не оставьте в беде человека, который верой и правдой служит новым властям. Вызвольте голову с плахи.

— Кто вы такой и почему ваша бесценная голова оказалась на плахе? спросил Гуляйбабка, свесив ноги и раскачивая носком ботинка перед носом жалкого просителя.

— Я голова здешнего местечка. Степан Гнида… Гнида Степан, — пояснил стоявший на коленях. — Может, слыхали? Обо мне статья была в "Свободной Волыни". Я первым в округе собрал налог за кошек и отправил всех девушек округи в Германию.

— Рад познакомиться с такой выдающейся личностью, — сунул руку в перчатке Гуляйбабка. — Но, позвольте, как вы здесь оказались? Мы же видели вас в Горчаковцах. И потом почему у вас свернут, гм-м… простите, смещен со своего места нос?

— Вы ошиблись, ваше сиятельство. Обознались. Я — это я, Степан Гнида. А там, в Горчаковцах, мой старший брат Стефан Гнида. Мой кровный братец. Вернее, был, но теперь, — Гнида-младший перекрестился, — теперь царство ему небесное, его нет.

— Ая-яй! — закачал головой Гуляйбабка. — Какое великое горе! Какая печальная весть! Но скажите же, Степан Гнида, что стряслось с вашим братом, почему вы поете за упокой?

— Погиб он. Убит ни за что. По глупой случайности. Не могу вспомнить. Кидает в дрожь, в жар. По ночам кошмары, виденья. Как сейчас вижу: на улице столы, столы… На столах выпивка, закуска. Господа офицеры пьют, едят. Брат Стефан лично с бутылью от стола к столу. "Господа! Господа офицеры! Извольте отведать того, откушать другого. Горилки, горилочки по стакашечке еще". А потом Стефан завел патефон, пластинку поднял над головой… "Господа! Господа! Ваш любимый маршик. Битте-дритте, маршик. Прошу!" И вот тут и случилось. Тут и пришел милому братцу конец. Офицер, тот, что сидел во главе стола, выхватил пистолет и с криком: "Швайн! Предатель!" — трижды выстрелил в брата. Упал и я. В обморок. А когда очнулся, не было ни господ офицеров, ни солдат. Патефон был разбит и растоптан, столы перевернуты вверх дном. А под столами Стефан. Мой милый Стефан. Две дырки в груди. Одна в голове, — Гнида-младший закрыл лицо руками и, содрогаясь, зарыдал.

Гуляйбабка слез с кареты, потряс старосту за воротник сюртука:

— Господин Гнида, встаньте, возьмите себя в руки. Как говорится, не он первый и не он последний. Лен толкут — шоройки летят. Фюрер разберется. Фюрер думает о вас.

— Да, да! Я верю, верю в это, — вскочил Степан Гнида. — Стефан честно служил. Из кожи вон лез. Разве можно такое забыть?

— Вы смотрите, как в лужу на собственный портрет, ясновельможный голова, заметил Гуляйбабка. — Таких, как ваш братец, как вы, народ никогда не забудет. У него вполне хватит мудрости различить, где золото, где дерьмо. Он всем сестрам воздаст по серьгам.

Подошли Трущобин, Чистоквасенко, Волович.

— Что случилось? Почему остановка? Гуляйбабка снял цилиндр:

— Господа! Стоящий перед нами достопочтенный староста здешнего местечка только что передал печальную весть: на торжественном завтраке в Горчаковцах, устроенном местными властями в честь проезжих офицеров фюрера, выстрелом в грудь и затылок, простите, в лоб убит наповал наш старый знакомый пан Гнида. Прошу снять шляпы, господа, и почтить память минутой молчания.

Все сняли шляпы. Гуляйбабка свой цилиндр надел, вытянул руки по швам, учтиво обратился к застывшему с кепкой в руке Гниде-младшему:

— Господин староста! От имени президента БЕИПСА, от себя лично и всех моих спутников выражаю вам глубокое соболезнование по поводу гибели вашего любимого брата Стефана Гниды. — Он печально поклонился, вздохнул, но сейчас же выпрямился, и в утреннем воздухе зазвенел металлом его возвышенно-приподнятый голос: — Гниды нет. Но вы ведь тоже Гнида, подхватили знамя брата, идете по его стопам. Да и нелепо бы думать иначе. Так уж природа сотворила мир. Орлы остаются орлами, жабы — жабами. Что у вас, господин староста, к нам еще? Наша помощь в чем-либо нужна?

— А как же, как же, ваше сиятельство. Затем и бежал, затем и поджидал. Покойный братец мне о вас рассказывал, велел обратиться за помощью к вам. Вы люди, к новым властям близкие, пообтертые, знаете, к кому как подъехать, кого чем угостить. Ах как они были довольны завтраком Стефана! Я случайно, возвращаясь из волости, на этот завтрак попал. Самый главный начальник уплетал пироги со сметаной, аж за ухом трещало, сметана по мундиру текла, а он только оторвется от кувшина на минутку, крякнет "зер гут" и опять голову в кувшин, "зер гут!". А потом что-то ему не понравилось. Но что? За что б-б-братца з-з-застрелил, убей г-г-гром не пойму. Хожу вот и трясусь, как з-з-заяц.

— Да-а, — подтвердил Гуляйбабка. — Трясет вас крепенько. Эка челюсть выстукивает дробь.

— Нет сил, ваше б-б-благородие. Нет сил. 3-з-завтра прибывает полк к-к-карателей. Третью ночь не сплю, ломаю головушку, к-к-как их получше в-в-встретить.

— Полк карателей, говорите?

— Так точно, оне-с. Облавка будет на полесских п-п-артизан. Один батальон двинет в край леса с севера, другой — от-от-отсель, с юга.

Гуляйбабка взглянул на Трущобина:

— Господин советник президента! Вы слыхали?

— Да, да. Слыхал, — поклонился Трущобин. — Прибывает полк карателей. Но, позвольте, господин Гнида, где вы намерены разместить этот полк? Село-то дотла сожжено.

— Не все-с. Не все-с, — поспешил объяснить Гнида. — Господа хорошие жгли только по моему списочку — хаты коммунистиков, партизан… В яру, почитай, все хаты целы. Подготовочка к встрече идет. Все честь по чести. Полики моются, топятся б-баньки. Вверенная мне по-полиция г-го-нит г-горилку.

— Да перестаньте же трястись, господин Гнида, — вышел из терпения Гуляйбабка. — Эка вас разобрало! Удержу нет. Челюсть выстукивает черт те что. Извольте придержать ее, что ль.

— Рад бы… рад бы с собой совладать, но не м-могу. Страх обуял. Жить… Жить я хочу. Я не жил еще, б-белого свету не в-видел. Все в тюрьмах да в кар-карцерах.

Гуляйбабка взглянул на часы:

— Господин Гнида, своей трясучкой вы держите нас ровно пятнадцать минут. Говорите коротко и ясно, что вам надо.

— Об одном. Об одном прошу: расскажите, посоветуйте, как лучше встретить их… господ карателей. Век буду благодарен. Б-будьте л-любезны. Богом молю.

Гуляйбабка обернулся к свите.

— Ну как? Поможем, господа?

— Надо помочь. Чего же! — живо отозвалась свита. — Вполне заслуживает помощи БЕИПСА.

— В таком случае, кхи-м, — крякнул в кулак Гуляйбабка. — Вам, Степан Гнида, один вопрос.

— Слушаюсь! — звякнул каблуками староста.

— У вас жирные гуси есть? Весь полк карателей жирной гусятиной сможете накормить? Староста вытянулся в струнку:

— Гусей-с нет. Гусей-с первая же цепь господ освободителей поела. А вот гусиные, куриные яички еще остались. На черный день берегу.

Гуляйбабка схватил Гниду за воротник белой рубахи, с силой тряхнул его:

— Ты что, сволочь?! Как смел?! Неумытая рожа! Неотесанная свинья! Кого вздумал яичным желтком кормить? Доблестных солдат фюрера? Его карающий меч? Брат проглотил пулю, и тебе захотелось?

— Пом-м-ми-милуйте, по-пощадите, — захрипел, приседая, Гнида. — Все выложу, все сделаю, что… что только скажете. Ни… ничего-шеньки не… не утаю-с.

— Я те утаю, скотина! Кишки выверну наизнанку, — тряс, словно дерево, обомлевшего старосту Гуляйбабка. — Фюрер ходил восемь лет, поджав живот, питаясь эрзацем, копя марки на войну, на освобождение тебя, идиота, а ты… так-то вздумал фюрера отблагодарить, скотина! Тухлую яичницу хочешь ему подсунуть?! А ну, говори: хочешь или нет? Ну!

— Помилуйте. Пощадите. В мыслях того не имею. К Гуляйбабке подошел Волович:

— Ваше превосходительство! Отпустите его. Он ошибку исправит. Заменит гусей чем-нибудь.

— Чем заменит? Картошкой? Кислыми щами? Пусть жрет их сам. Проголодавшимся войскам фюрера нужны жиры, жиры и только жиры!

— Есть жиры. Будут жиры. Я гусей салом за-за-заменю.

— Салом, говорите?

— Точно так! В селе много сала. Есть залеглое, есть свежее. Колхозные свиньи остались. Могу забить штук семь.

— Тощие?

— Никак нет. Откормленные. Пудов по двенадцать. Гуляйбабка отпустил Гниду, потряс кулаком перед его сдвинутым вправо носом:

— Ну смотри у меня! Чтоб ни одной тощей. Чтоб сплошное сало жареное, вареное и побольше браги. Сало и брага. Сам доктор Геббельс восклицал: "Нам нужны обильные завтраки, ужины, обеды!" Вы понимаете, обильные!

— Так точно! Все понял. Все вразумел, — часто моргая, отвечал Гнида.

— Я рад, что вы не круглый олух царя небесного, — сказал примирительно Гуляйбабка. — Благодарите аллаха, что вам встретились такие добрые советчики. Жизнь вам обеспечена. Наевшись жирной свинины, каратели вас пальцем не тронут.

— Спасибо! Спасибонько вам. Об одном забочусь. Последний брат я. Фамилию сохранить.

— Не волнуйтесь. Пока жив фюрер, никто вашей фамильной чести не тронет. Вы как были Гнидой, так Гнидой и останетесь.

— Спасибо. Спасибочко вам.

— Одним спасибом сыт не будешь, — отозвался с передка Прохор. — За спасибо только целует колодец бадью да поп попадью. Овса бы коням раздобыл!

— Что овес? Тьфу овес! — вскочил староста. — Да Гнида ваших коней пышками, пирогами… Добро пожаловать. Прошу! Прошу вас, милушки мои.

…Отведать гнидовских пирогов и пышек коням Гуляйбабки, конечно, не довелось. Но зато каждому вороному из обоза досталось по мерке отменного овса, а солдатам — по куску доброго сала и краюхе пшеничного свежего хлеба.

— Чем, сударь, будете отмечать усердие господина старосты? — спросил у Гуляйбабки Прохор, когда кони сонно уткнули морды в комягу с недоеденным овсом. — Медалью аль граммофонной пластинкой?

— Не торопись, кума, снять чулки сама, ибо это может куму не понравиться, — ответил Гуляйбабка. — Мы еще не знаем, как он встретит господ карателей, накормит ли их свининой.

— Жаль, — вздохнул Прохор, заводя коренного в оглобли кареты. — А я, признаться, уже пластиночку ему приготовил. "Любимую мелодию господ офицеров":

Куда ты, нечистая сила,

Летишь на рожон, на быка,

По вас давно плачет могила

И гробовая доска.

Ах, какой чудный маршик! — пропев куплет, чмокнул губами Прохор. — Я б, сударь, непременно дал и этой Гниде пластиночку.

— Запомните одну истину, милейший кучер, — сказал на эти слова Гуляйбабка. — Если подпасок начнет указывать пастуху, то такого пастуха лучше заменить подпаском. Если полководцем начнет повелевать солдат, то от такого полководца не жди победы.

— Верно, сударь, — виновато вздохнул Прохор. — Петух лучше курицы знает, когда быть рассвету. Прикажете запрягать?

— Да, запрягайте. В путь, господа! Если запахло зимой, птицы улетают. Впереди Полесье. Надо спешить.

Гуляйбабка подозвал Трущобина и, как только тот подошел, сказал:

— Задержитесь на часок в селе и проследите, будут ли зарезаны обещанные свиньи, ибо мошенники еще не перевелись на свете, и в глазах этого Гниды искры жадности пока не погасли, А главное: разбейся в доску, в блин, но найди кого следует и чтоб молнией сообщили в отряд о карателях. Понял?

— Так точно!

— Действуй! Без промедлений!