"Григорий Яковлевич Бакланов. В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Он не спросил: "Вернулся?", "Жив?", только внимательней посмотрел на
нее.
Холодно и ярко светило солнце, небо было густо-синее и белопенные
облака стремились, плыли в даль неведомую, гонимые ветром. И море вздымало
зеленые на изломе волны, обрушивало на берег, где сидели толстые чайки,
нахохлившиеся на ветру.
Ничего не надо было трогать в этом лице, не портить. Но Изабелла то
вглядывалась издали, отступя, то близко наклонялась, припудривала
поролоновой подушечкой. Она чувствовала на себе его дыхание, мужской
табачный запах, и от холодного солнца слепящего, от соленого ветра, от
блеска моря у нее слегка кружилась голова.
Как бы между прочим, сказала ему, что вечером в санатории массовик, в
прошлом - артист цирка, будет показывать смертельный номер.
Впервые она не знала, что надеть. Разложила на кровати весь небогатый
свой гардероб, подойдет к зеркалу, приложит к себе платье и, постояв,
кладет на место. Уж, кажется, и стрижку завела короткую, под мальчишку, и
покрасилась в модный цвет с темным медным отливом, а все равно папочка
дорогой из зеркала на нее глядит. Ей и года не исполнилось, когда сбежал
он, глазами осмысленными не видела его, зато теперь каждый день видит:
оставил ей свое лицо на память, чтоб не забывала, да еще имя по своему
вкусу выбрал - Изабелла. К какой-нибудь Изабелле и сбежал. А вот фигура,
походка - это у нее от матери, не зря мужики вслед оглядываются.
Выбрала короткое зеленое платье, открывающее ноги: ноги под ней были
хороши, она знала. А что отсвет зеленоватый на лице, так за дни съемок от
ветра морского, от солнца слепящего лицо загорело молодо, очень даже
неплохо получалось в сочетании. Зеленое платье, черный длинный пиджак,
чуть тронула зеленым тоном веки, удлинила глаза, и, когда причесывалась,
даже не узнала себя в первый миг: из-под челки короткой, из глаз
осветившихся глянула та, что в душе у нее жила.
Массовик уже ждал, выглядывал из-за кулис, просиял, увидев ее. В зале
сдвинуты к стенам обеденные столы, другие столы перевернуты на них ножками
вверх, рядами расставлены стулья, но сидело немного народу: молодые
парочками разбрелись в темноту, пришли поскучать после ужина пожилые люди,
пока пища переваривается. И детвора набежала из поселка. Его не было. Еще
входили, рассаживались, она не оглядывалась, она сразу почувствовала бы,
если б он пришел.
Все было, как всегда: баянист в расшитой косоворотке сиял косо
поставленными, начищенными до блеска голенищами сапог; исполнительница
народных песен в васильковом сарафане до земли дышала в микрофон. Потом
местная поэтесса прочла свои стихи. И вот в белом натянутом трико, голый
по пояс, вышел массовик. Свет был верхний, и грудные мышцы, плечи,
межреберные мышцы, мускулы рук, - все обрисовывалось четко. Она знала,
руки у него железные: случалось, попадется рытвина на пути, он спешит
подставить ладонь под локоть, и тут же убирает. Но что он весь как
вылепленный из мышц, она представить себе не могла. И как с арены цирка,
он объявил себя сам:
- Эту смертельную петлю первым в цирке выполнил я. Только через год
Нефедов повторил ее. При четвертом исполнении он разбился. Сейчас вы ее
увидите.
Сценой была часть столовой, где обслуживали начальство, когда оно