"Григорий Бакланов. Разжалованный" - читать интересную книгу автора

жестко.
Высунувшись в дверцу, он смерил взглядом, сколько стоять. Потом сидел,
откинувшись на спинку сиденья, выставив голый локоть наружу. Работал мотор,
подрагивала рукоятка скоростей. Теперь уже и сзади нас было не меньше машин,
чем впереди. А из-за перекрестка, из-за линии "Стоп" нацелились на пустую
половину улицы выстроенные в ряд радиаторы машин. И их и нас удерживал на
месте красный огонь светофора.
И над всем в стеклянном скворечнике парила белая милицейская фуражка. А
еще выше блистал шпиль высотного здания.
Светофор мигнул. Устремились из-за перекрестка встречные машины.
Двинулись и мы наконец. И когда уже рядом и впереди освободилось
пространство, нас обогнало с ходу другое такси. Словно подхваченная ветром,
в тот же миг устремилась следом наша машина. Не поняв, в чем дело, я видел
только, как шофер машет тому водителю.
Жест, взгляд - властные. И прижимал, прижимал его машину к тротуару.
- Видал, что делают? Это он защелку у дверцы вынет, отожмет вот так вот
и грузит за здорово живешь холодильник в салон.
Теперь и я увидел в той машине покачивающуюся белую глыбу холодильника.
- Он за живые деньги работает. В рейс выехал, сейчас у него свежая
копейка. Цыг-ганское посольство. Ну я их жал! К бровке! К бровке! - хоть тот
слышать не мог. И свирепо сжимал шелушащиеся губы и махал от себя рукой, как
муху сгонял со стола.
Водитель такси давно уж заметил нас. Скорости не прибавлял, спокойно
шел в первом ряду и даже поглядывал с интересом. Мы поравнялись.
- К бровке тебе приказывают!
- Приказывать мне будешь... Иди ты знаешь куда?..
И свернул в переулок. А нам надо было прямо.
- Та-ак, - неожиданно повеселел шофер. - Значит, в наглую пошел. А
никуда ты, эм-эм-эл четырнадцать - шестьдесят девять, не уйдешь... Они еще
так ухищряются: загонит во двор и стоит. Час будет стоять, два будет стоять.
Его ищут, а он, как заяц, уши прижал и пережидает.
Под эстакадой курил регулировщик. В ковбойке, с повязкой, загорелый до
медного блеска, он курил в косой тени опоры и оглядывался с полосатой, как
шлагбаум, палкой в руке. Таксист затормозил. Издали не слышно было, что он
там кричит, указывая на переулок: мимо проходил панелевоз, обдавая ревом и
черным дымом из выхлопной трубы. Потом опять мы мчались и таксист говорил:
- Им по три дня к отпуску прибавляют. Три лишних дня каждый гуляет, а
он забрался в холодок и покуривает, на курорт ездить не надо.
Он весь дышал возбуждением. Завидев милиционера, вновь остановил
машину, выдернул ключ и труском, труском, пересекая поток транспорта,
побежал к нему перед машинами. И что-то говорил там и рукой указывал назад.
Милиционер переместил на груди рацию, поговорил в микрофон. Потом они вместе
закурили.
Они курили посреди шоссе между двумя встречно мчащимися потоками, то в
одну сторону глянут вдаль, то глянут в другую сторону, и даже на расстоянии
было видно, как это шоферу приятно на виду у всех стоять рядом с таким
человеком, как ему гордо.
Простились за руку. И возвращался он уже не труском, а медленно, с
достоинством шел. Не он перебегал перед машинами, машины объезжали его. Сел.
Захлопнул дверцу.