"Наталья Баклина. Гадкий утенок, или Повесть о первой любви " - читать интересную книгу автора

суп и компот и чистить картошку на гарнир. Второе и салат делали другие.
Поварихи работали в две смены, два человека менялись через день.
Шурочка ни с кем не менялась. Ей надо было вставать в шесть утра и бежать
готовить завтрак, потом чистить бак картошки (а то и два, если на гарнир
было пюре), одновременно варить бульон из говяжьих мослов. С трех до шести у
нее был перерыв, а потом - еще два часа работы. В воскресенье обещали
сделать выходной.
Суп и гарнир в столовой варили в огромных электрокотлах. Котлы стояли
на специальных подставках, высотой доходили Шурочке до груди и были похожи
на круглые стиральные машинки, даже воду в них наливали так же, из шланга. У
Шурочки дома была такая, только у их машинки бока были окрашены белой
краской, а котлы сияли хромом. Даже кнопочки "пуск" и "стоп" у котлов были
почти на том же месте. А там, где у машинки прицеплялись круглые валики,
через которые выжимали белье, у котлов торчали какие-то не то манометры, не
то градусники. Шурочка не очень разобрала.
Говяжьи мослы для бульона были такими огромными, что не помещались даже
в эти машинки-электрокотлы, и поварихи рубили их на большой колоде,
предварительно срезав все мясо - оно шло на гуляш.
Гуляш жарили на большой прямоугольной сковородке, и к этому
священнодействию Шурочка пока приглядывалась. Поварихи поджаривали тонко
нарезанные кусочки говядины, обильно посыпали их мукой, добавляли лук, воду,
томатную пасту, лавровый лист и в итоге получали мягкое ароматное мясо в
густой коричневой подливке.
В первый день Шурочке выпало работать в смене с грузной пожилой
поварихой по имени Анна Михайловна. Повариха была одета в не очень свежий
белый халат, из-под колпака выбивались волосы, выкрашенные в медно-рыжий
цвет. У Анны Михайловны была какая-то неправильная внешность: крупный нос с
горбинкой, густая черная черта на месте бровей, глаза в белесых
неподкрашенных ресницах и ярко-алая помада на тонких губах. Повариха
хлопотала по кухне, называла Шурочку "деточкой" и "доченькой" и рассказывала
про своих детей. У нее их трое, старший сын Мишка - скотник на ферме. У него
жена доярка, на Доске почета ее портрет висит.
- Может, видела, деточка? Светленькая такая, молоденькая?
- Видела, - обрадовалась Шурочка, вспомнив красавицу с Доски почета. -
Кажется, Ирина... Бригг! - вспомнила Шурочка необычную фамилию.
- Ага, ага, она это. Мы Бригги, из немцев мы, - закивала Анна
Михайловна. - Потом еще дочка у меня, Лизавета, в совхозе бухгалтером
работает, двух пацанов одна тянет. У ней муж в тюрьме сидит.
- За что сидит? - Шурочка во все глаза уставилась на повариху. Она
впервые разговаривала с человеком, у которого кто-то из родственников сидел
в тюрьме.
За пьянку. Хороший мужик, хозяйственный, только пить ему нельзя. Он как
напьется - Лизку гонять начинает. Пока просто драться лез, Лизка терпела. А
в последний раз с топором за ней бегал по избе. Чуть не зарубил бабу хорошо,
во двор успела выбежать. Соседи помогли мужика Лизкиного скрутить,
участковый протокол составил, Лизка в суд подала. Два года еще сидеть
паразиту. Он ведь пацана младшего, деточка моя, так напугал, что до сих пор
заикается. - С каждой поварихиной фразой Шурочкины глаза становились все
круглее и круглее. Анна Михайловна рассказывала о пьяном зяте, чуть не
убившем ее дочь, таким будничным голосом, что становилось не по себе. Ну,