"Марианна Баконина. Школа двойников (Часть 1)" - читать интересную книгу автора

Чукотке подзамерзли, Геннадий Андреевич расстроится, ох расстроится.
- Еще бы! КПРФ очень рассчитывала на голоса в тех краях, - поддакнул
знаменитости Петя Рюмин. В том, что Валерий Леонтьевич был знаменитостью,
Лизавета уже не сомневалась. И, как выяснилось чуть позже, она не ошиблась.
- Ничего подобного, Петечка, - резко остановил его Валерий
Леонтьевич, - в национальных округах им ловить нечего, там привыкли
голосовать за тех, кто у власти. Коммунисты это прекрасно знают, и тебе
такого рода познания не повредили бы!
- Вот-вот, а то совсем молодежь страх потеряла. - В сугубо
профессиональный разговор неожиданно вмешался толстяк в бежевом костюме,
мирно попивавший водочку за соседним столиком.
Буфетный зал был забит, а толстяк почему-то прозябал в одиночестве вот
уже минут десять - с той поры, как его покинули сотрапезники: две шумные
дамочки, одна худая и длинная, другая низенькая и полноватая, и мужчина с
никакой внешностью. Лизавета их заметила по чистой случайности - пока Петя
Рюмин втирался в очередь, она приотстала и остановилась как раз возле этого
столика. Бежевый костюм она запомнила. Это он полчаса назад толкался у
полиэкрана, а потом доказывал что-то охране.
- Страх потеряла! - повторил толстяк. - А все почему? Потому как
святого не осталось ни в душах, ни в сердцах. Почему святого нет? - Толстяк
очень органично проповедовал при помощи риторических вопросов. - Потому что
сыновья топтали веру и идеалы отцов, и так из поколения в поколение! Почему
же они крушили идеалы?
- О каких идеалах вы говорите? - истерично спросила Нинель Семеновна.
- Какая разница о каких, - мужчина помахал рукой со стаканом перед ее
носом, - правые, левые... Это ж все равно идеалы! И если их топтать, то
душа задубеет. Вот она и задубела. Теперь у нас как? - Он опять стал трясти
рукой. Водку, однако, не расплескал. - Теперь все средства хороши! Все!
Валерий Леонтьевич пожал плечами и попробовал урезонить человека с
водкой:
- Ну уж и все. Вы преувеличиваете!
- Я?! - возмутился тот. - Да я только что, вот этим говорил... Если
любые средства хороши, то я в такие игры не играю, мне не все равно, как и
что делать, я не иезуит!
- Вся ясно, папаша! - Петя Рюмин первым устал от проповеди.
- Папаша! Молоко на губах... - Толстяк потянулся было к юнцу,
посмевшему нахамить убеленному сединами мудрецу, и вдруг, как-то нехорошо
захрипев, уронил пластиковый стаканчик. Здесь все пили из одноразовых
пластиковых стаканчиков - местные буфетчики не видели ничего
предосудительного в том, чтобы разливать в них и российскую пшеничную, и
шведскую смородиновую. Но толстяк уже не обращал внимания на пролившуюся
водку, он посинел, в уголках рта появилась розоватая пена. Ноги его не
слушались. Он попробовал зацепиться за край стола, вернее, за долгополую
скатерть алого искусственного шелка, но ткань не выдержала немалого веса
мужчины в бежевом, и он упал на спину. Сверху его накрыл алый шелк.
Первыми оправились от шока и бросились к мужчине Глеб и Лизавета.
Валерий Леонтьевич практично побежал за доктором. Нинель Семеновна
нервически кричала или, скорее, визжала. Побледневший Петя Рюмин озирался и
явно старался запомнить - что, где, когда.
Лизавета стояла ближе к проповеднику, поэтому она первая наклонилась