"Т.А.Бакунина. Русские вольные каменщики " - читать интересную книгу автора

тем, что "русское масонство выделилось из западно-европейского, подчинилось
условиям русского общества, сузило свои цели, сделалось выражением того
общественного движения, которое до тех пор смутно сознавалось в обществе и
которое нашло для себя наконец точку опоры в масонстве".[7]
В этом смысле отвечали сами московские вольные каменщики герцогу
Брауншвейгскому: "В масонстве надо отличать два предмета. Внешность его, то
есть степени, обряды и вообще организация - дело чисто условное и должны
изменяться, согласуясь с обстоятельствами времени, если желать, чтобы оно
приобрело влияние на мнения и истребляло предрассудки. Но сущность масонства
не изменяется, и происходит оно от отдаленной древности, особенно в трех
первых его степенях".[8]
Принимая все это во внимание, я считала бы правильным рассматривать
русское масонство XVIII века, как нечто целое, не разбивая его на системы,
которые не оказывали большого влияния на его сущность, и не разделяя на два
периода, которые могут быть намечены лишь искусственно. Перерыв широкой
деятельности вольных каменщиков, обусловленный запрещением лож Екатериной II
и молчаливым подтверждением этого запрета при Павле, - следует
рассматривать, как явление порядка внешнего, а не внутреннего. Если
подходить к вопросу не с целью изучения систем и послушаний, а особо
интересуясь личностью и составом деятелей, которые направляли интересы массы
вольных каменщиков, то преемственность масонства XIX в. от масонства конца
XVIII в. совершенно ясна. Между московским розенкрейцерством последних
десятилетий XVIII в. и мистическим направлением Лабзинского кружка
устанавливается некоторая внутренняя связь, если мы обратимся к деятелям
того и другого, хотя бы к тому же О. А. Поздееву, розенкрейцеру и видному
масону Новиковского времени, который при вторичной вспышке масонской
деятельности, остается все тем же руководителем-мистиком. А сыновья его и И.
П. Тургенева, так же как и сын И. Г. Шварца, отмечены в летописях масонства
XIX века.
К любому моменту открытого существования масонства может быть отнесен
взгляд кн. H. H. Трубецкого, выраженный им в словах: "...А как масонство
есть единое средство, чрез которое мы можем человеков возбуждать к воззрению
на самих себя, к почувствованию своей ничтожности и к покорению своей воли,
то все силы наши к тому стремиться должны, чтоб средство сие распространить
и тем собратий наших из когтей сатанинских исторгнуть..."[9]
Но и перешагнув за запрещение 1822 г., сжавшись в тайные кружки,
русское масонство сохраняет то же направление: "Были слова все те же, что и
до запрета 1822: о борьбе со злом в мире и в самом себе, о восхождении по
таинственной лестнице или о цепи, соединяющей мир земли и тленья с миром
духа. На лестнице этой много ступеней, в цепи много звеньев, но главнейшие
из них самопознание, покаяние, устройство внутреннего храма, высшее
прозрение, у иных ищущий экстаз, у других великое безмолвие созерцания".[10]
Несомненно, однако, что на основе этого наивного искания истины путем
систем и повиновений, русское масонство, под влиянием времени и других
обстоятельств, пережило множество направлений и колебаний: от мистики до
карбонарства. Отдавая дань времени, в царствование Екатерины основа его
деятельности была - просвещение, а во времена Александра I на первый план
были выдвинуты социально-политические вопросы.
Именно появление на сцену этих социально-политических вопросов и дало
почву для обвинения масонства в том, что оно превратилось в организацию