"Андрей Балабуха. Усть-уртское диво ("Аврора", 1977, № 7)" - читать интересную книгу автора

о возвращении. Я вернусь.
Постарайтесь понять и не осудить.
Ваш Лешка".
Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, переглянувшись, мы
ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника. И
- с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими "диво". "Диво",
которого уже не было.
- Леша! - заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит,
что его уже нет нигде в нашем мире. - Лешка! - Я ругался, что-то кричал -
не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось
одно:
"Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза
сразу ввалились, губы вытянулись в ниточку.
- Это я, - сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом.
- Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он
пошел.
Понимаешь, это я должен был пойти...
Вот, собственно, и все.
К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей в привезли в коляске
Трумина.
Он нам поверил, но...
Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в
уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода
глаз придумали всю историю с "дивом". И не судили нас только за полным
отсутствием улик.
Еще была академическая комиссия. Работала она долго: снимки, сделанные
Володькой, изучались и так и этак; нам устраивали перекрестные допросы
почище, чем во время следствия... К единому мнению, как я понимаю,
комиссия так и не пришла. Некоторые считали нас мистификаторами или,
наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что "диво" -
галлюцинация, непонятным образом за фиксированная на пленке, третьи...
Пожалуй, один лишь Бармин принял нас в вашу версию всерьез. Но тогда он
был одинок в этом мнении. Почти одинок.
С тех пор прошло более двадцати лет.
Иногда, когда я попадаю в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года
назад, по предложению Бармина, уже академика, ученого мирового масштаба,
нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежения
и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны - теперь из них осталась лишь
одна, вторую повалило ветром лет семь назад...
И уезжаю.
Я знаю, ты неправ, Лекс. Знал тогда, уверен в этом в теперь. И все же...
И все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится странное
чувство, похожее на зависть.
Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку
увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на выгнутые
стрекозиные крылья растения. И тогда мне кажется, что он должен,
непременно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже - вот сейчас,
только что - вернулся? Или - сегодня? Завтра?
Ты должен вернуться, Лекс!