"Дмитрий Балашов. Воля и власть (Роман) ((Государи московские; #8)" - читать интересную книгу автора

Сына старшего, Ивана, вызвал прежде, одного. Требовательно глядя ему
в глаза, повелел кратко:
- Помирись с Иваном Всеволодичем! - Сын понял, сумрачно кивнул
головою.
По душевой старшему с его детьми, Александром и Иваном, доставались:
Тверь, Новый Городок, Ржева, Зубцов, Радилов, Вобрынь, Опоки, Вертязин -
львиная доля княжества. (<Иванов шурин, Витовт, будет вельми доволен!> -
подумал с бледной улыбкою.) Княжичам Василию и Борису (а за смертью Бориса
- сыну последнего, Ивану Борисовичу) - Кашин и Кснятин с волостьми.
Младшему, Федору, оба Микулины городка с волостью. После чего следовали
обычные наставления детям: жить в мире и не преступати отцовского слова и
душевой грамоты.
Отпустивши бояр и клириков, лежал без сил, чувствуя противную ослабу
и головное кружение. Морщась, сделал знак переменить порты.
Обмытый, переодетый, накормленный, соснул было, но тут по шевеленью в
сенях понял, что страшат взойти и советуют друг с другом. Оказалось,
пришла весть, которую уже и ждал и не ждал. Из далекого Цареграда
воротился протопоп Данило, посыланный к патриарху с милостынею. Узнавши,
кто и с чем, Михаил повелел принять протопопа и провести прямо к нему в
покой. Еще раз бледно усмехнул, заметивши, как испуганно метнулись глаза
посланца, узревшего померкший и высохший лик великого князя Тверского.
Протопоп принес князю патриаршее благословение и отдарок - икону
комненовского письма, изображающую Страшный суд. Михаил велел поставить
икону у себя в покое и долго, и час, и два, и три, смотрел на нее. Глядел
и думал, и подивился даже: как там, в Цареграде, сумели понять, что образ
будет ему напутствием в тот мир? Станет ли он, князь, среди тех вон
грешников, или ему уготовано попасть в хоры святых мужей, славящих
Господа? Притягивает этот долгий змей, пронизающий вселенную, голова коего
разинутою пастью обращена к Христу, восседающему в силе и славе, а
безобразно обрубленный хвост купается в алой бездне, в адском пламени, где
властвует крылатая черная фигура Сатаны, и куда ввергаются согрешившие
души? Он немо разглядывал хоры праведников, пророков и вероучителей,
мощное воинство, окружившее и славящее Христа, сферы, заключающие в себя
равно и Бога-Отца, и Сына, и Богоматерь, и темноту адской бездны, и едва
ли не впервые ужаснулся толпам притекших к последнему судилищу, на котором
окончательно будет установлено: кто есть кто, и чего заслуживает в той,
вечной жизни, перед которой наша земная - лишь краткий миг, лишь отблеск
великого пламени вышнего горнего мира?
Змей? Или река смерти, уводящая в ничто грешные души? Он наконец
закрыл глаза. Видение переполнило его, и он понял, что должен встать,
пристойно и прилюдно воспринять патриарший дар. Вызвал постельничего.
Слабым, но твердым голосом приказал призвать владыку Арсения, а явившемуся
на зов тверскому епископу повелел встретить икону по полному чину, со всем
священным собором архимандритов и игуменов, с пением стихир*, со свечами,
крестами и кадилами.
Когда все было подготовлено, повелел одеть себя и, не слушая робких
возражений супруги, ведомый под руки, спустился со сеней (от свежего
терпкого и чистого воздуха сладко заныло сердце и вновь закружилась
голова) и сам встретил икону на княжем дворе у Святого Михаила, принародно
облобызал, тут же распорядясь устроением праздника.