"Вольдемар Балязин. Последний император ("Неофициальная история России" #13) " - читать интересную книгу автора

Симферополя его любимая тетка Элла и с нею Аликс. Ее приезд внес оживление и
радость в печальную атмосферу Ливадии, а Николай почувствовал, что рядом
появился человек, который готов разделить надвигающееся на него страшное
горе.
15 октября Аликс написала ему в дневник: "Дорогое дитя! Молись Богу, Он
поможет тебе не падать духом, Он утешит тебя в твоем горе. Твое Солнышко
молится за тебя и за любимого больного". А чуть ниже, в тот же день,
следовала другая запись: "Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и
глубоко. Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому - Г. (Имеется в
виду еще один врач - Грубе. - В. Б.) приходить к тебе ежедневно и сообщать,
в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно
того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем
всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить его делать то,
что нужно. И если доктору что-либо нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не
позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты - любимый сын Отца, и тебя
должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не
позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!"
Эта запись в дневнике Николая не просто многозначительна. Она -
символична. В ней - то направление, та тональность и та позиция, которая на
долгие годы впредь будет характерной для их взаимоотношений: забота о нем и
его делах и тревога за него будут постоянными спутниками жизни Аликс,
главным смыслом и доминантой ее существования. Власти для себя она никогда
не хотела, хотя и обладала достаточно сильным характером. Но не только сила
характера была присуща Аликс. Появившись на свет в Дармштадтском захолустье
и выросши в блистательном имперском Виндзоре, Аликс на всю жизнь сохранила
двойственность натуры: она была до болезненности застенчива, но статус
императрицы в целом ряде случаев не позволял ей выявлять это качество,
принимаемое за робость и нерешительность, а то и трусость; она очень трудно
сходилась с незнакомыми людьми, а придворные церемонии чуть ли не всякий раз
обязывали ее представляться многочисленным визитерам - иноземным министрам,
дипломатам, дальним и не очень дальним, но почему-либо еще незнакомым ей
родственникам, знаменитостям разного рода - от выдающихся ученых до
знаменитых гастролеров - и каждый из них мог расценивать это как чопорность,
холодность или даже оскорбительное невнимание. Она была домоседка и истая
затворница, и оттого круг ее друзей был очень узок, а при дворе воспринимали
это как непомерную гордыню, чуть ли не манию самовлюбленности. Эти же
качества превращали, - особенно на первых порах - ее будущего мужа не просто
в самого близкого ей человека, но почти в единственного своего,
по-настоящему родного, хотя рядом с ней была и любимая ею сестра Элла,
тянувшаяся к младшей своей сестре еще и потому, что у нее не было детей, а
отношения с мужем тоже были более чем своеобразными, ибо ее муж был
гомосексуалистом.
Попадая на публику, Аликс из-за застенчивости внутренне подбиралась,
холодела нравом, отчего и лицо ее, и взгляд становились холодными и
отчужденными, что, конечно же, не располагало людей в ее пользу.
А между тем императору становилось все хуже и хуже. 17 октября он
повторно причастился, на сей раз у отца Иоанна Кронштадтского, получил
отпущение грехов. В этот печальный день Аликс записала в дневник Николая:

"Говори мне обо всем, душка. Ты можешь мне вполне верить, смотри на