"Георгий Балл. Торопун-Карапун и тайны моего детства" - читать интересную книгу автора

хой лай.
- В этом доме, - сказал я. - Видишь, где сарай.
- Ага, - проговорил Витя, стуча зубами от холода.
- Так оно и должно быть, - сказал я и, глядя на дрожащего Витьку, сам
костенея от холода, объяснил: - Эта собака должна охранять вход в подзе-
мелье.
- Давай придем сюда завтра, - сказал Витя. - А сейчас пойдем на вок-
зал, погреемся.
- Пойдем, - согласился я.
В вокзал нас не хотели сначала пускать, но Витька сказал, что мы отс-
тали от поезда, и дяденька нас пропустил. В зале ожидания было трудно
пройти между скамейками, чемоданами и спящими людьми.
Витя вдруг поднял голову и тоненько запел:
- "Помню городок провинциа-а-альный..."
- Ты чего? - испугался я и дернул его за рукав. - Замолчи.
- Дурак, хлеба надо просить, - и опять запел: - "Тихий, захолустный и
печа-альный..."
У Вити было очень худое лицо и жалобный голос, и сразу какая-то тет-
ка, до глаз закутанная платком, поднялась с чемодана, пошарила в кармане
широкого плаща, что-то там отломила и подала нам кусочек черного хлеба.
И еще дали ломоть. И еще. А молоденький солдат протянул кусок сала.
Витька пел, а я брал эти куски, собирал их и видел только руки, только
руки дающие, а на липа не глядел. Мне было стыдно за себя, а еще больше
за Витьку, за этот его тонкий голос. Потом я взглянул на него и тогда
увидел его глаза. Его далекие и строгие глаза, когда он пел.
Вечером в домике из теса Витя сказал:
- Мне эту песню мать пела, когда я был маленький. А мотивов всяких -
ух сколько у меня! Я по радио все запоминаю.
И он тихонько запел, подражая разным инструментам, а потом все они
соединились и получился целый оркестр, и я не понял, как это у него выш-
ло.
Теперь я, взрослый дяденька, часто слушаю то, что напевал мне в ту
холодную осень мой замерзший, мой голодный друг Витя. Все это имеет
прекрасные названия: адажио, соната, скерцо... И меня удивляет по сей
день, как он мог так много помнить. И это так же, как тогда, примиряет
меня с единственной песней, которую он пел ради хлеба и которой научил
меня.
С той поры мы часто пели, собирая хлеб, хоть маленькие кусочки, хоть
корочки, у людей, что сидели на чемоданах, на мешках, на сумках в общей
толчее, среди гула тысяч голосов, у пассажиров, ожидающих поездов, а по-
езда не приходили, потому что шли военные составы... Иногда они останав-
ливались. И военные щедро давали нам хлеба и даже колбасы. Я разучил
"Городок"; и когда Витя запевал "Помню городок...", я изо всех сил ста-
рался громко кричать, чтоб было длиннее и жалостливее: "... провинци-
аа-а-льный..."
Пробираться в сад за лампой утром или днем было опасно, и мы пришли
туда вечером. Мы подкопали под забором руками и палками, но немного, по-
тому что послышался злобный лай собаки. А в следующий вечер мы проделали
большой лаз, кинули туда на всякий случай кусочек колбасы, и лай прекра-
тился.