"Георгий Балл. Вверх за тишиной (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

Он не докончил, ткнул пальцем:
- А этот как сюда попал?
Мы пояснили, что это англичанин, его привел Миша, и мы просили его
снять калоши. И он не фурычит по-русски. Англичанин приветливо улыбался, но
больше никто на него не обращал внимания, даже когда у него оказался в руке
стакан, пущенный по кругу. И он сообразил без перевода, что надо не
задерживать, выпить и передать следующему.
Пароходик уже не так сильно качало, поскольку мы взяли правильный курс.
Кажется, все уже проснулись, кроме Лешки. А нам его очень не хватало,
особенно мне... Я сделал уйму набросков Лешкиного портрета, потом
загрунтовал несколько холстов - мне нужен был простор: я хотел вложить (или,
так сказать, передать через портрет) наше лицо странников, неумелых
губителей своей молодости на дырявом ковчеге, вырвавшемся из наших пра...
пра... пра... детских игр, из травы, из какой-то березовой чепухи, из этих
прыгающих солнечных бликов на Таруске, но ведь не Лешка, а Нил нас позвал,
он был нашим капитаном, хотя все мы понимали, что душой всего был Лешка, и я
раньше задумал писать его портрет, как бы проступающий сквозь сиреневую
дымку... А теперь-то мне казалось: это совсем не то - какая сиреневая дымка?
откуда, зачем?
- Привет.
- Привет.
Ну как описать Лешку? Да так - худощавый парень, на нем свободно
болтаетcя белый пушистый свитер, узкобедрый, в голубых, вытертых на коленях
джинсах, жиденькая бородка на скуластом лице, светлые усики, глаза с
чуть-чуть монгольским разрезом. Он взял у меня стакан, улыбнулся, скользяще,
виновато. И вдруг я понял: он ведь виноват, то есть так себя ощущает, а
может, и правда, если он наши души затянул, и для нас захлопнулись железные
зубья капкана. Какие железные зубья? Зачем на него напраслину? А внутри меня
настырный голос: виноват, виноват... Но я этому голосу: "Все мы тут
виноватые. Ощущение вины за других, а прежде всего за себя, и выбросило нас
из жизни. Мы об этом между собой не говорим. Нам просто стало скучно
называть белое черным, а черное - зеленым... Наша судьба - дорога".
Красивая Оля положила Лешке руку на плечо, обвила тонким хмелем. Лешка
передал ей стакан, она - Зине... Шапка по кругу. Нил, который уже сидел на
диване, приказал Годику:
- Скажи там, в трубу, в машинное отделение, чтоб подбросили в топку
угля, чтоб раскочегарили, - и усмехнулся, - только не надо ничего
библейского.
- Эй, в машине! - крикнул Годик. - Добавьте жару. Не жалейте, ребята,
угля. Не жалейте себя, не жалейте нас...
- Погоди, - остановил Нил. - Я сам скомандую. Средний вперед! Полный
вперед...
Уже через несколько минут наш пароходик задрожал от напряжения,
загрохотали шатуны, застукали гребные колеса, и наш пароходик рванулся
вперед, как раненый зверь, он был истощен в борьбе за жизнь, лесной зверь,
продравшийся сквозь колючий можжевельник, по пенным розовым волнам Иван-чая,
среди папоротников и желтого зверобоя, через канавы и густо посаженные
молодые елочки, буквально ползком, ползком к живительной воде Таруски,
обшивка, конечно, облезла, переборки прогнили, сломались, днище все в
пробоинах, ребра-шпангоуты от тяжелого запаленного дыхания раздулись,