"Сергей Балмасов. Иностранный легион " - читать интересную книгу автора

бились беспощадно, точно с досады, что нельзя их будет унести с собой. Банды
легионеров сладострастно рыли по погребам, ища вина, и находили его бочками.
А потом наша ночь в шалаше... Горит свеча, сгорает, ее заменяют новой из
разграбленной церкви, где найдено было много восковых свечей"[40]... И.Г.
Эренбург так описал состояние на середину 1915 г. русскоязычных
добровольцев, оказавшихся в Легионе: "История добровольцев, пошедших с
флагами и песнями защищать Францию, трагична. Иностранный легион до войны
состоял из разноплеменных преступников, которые меняли свое имя и, отбыв
военную службу, становились полноправными гражданами. Легионеров отправляли
обычно в колонии усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе.
Русские, в большинстве политические эмигранты, евреи, покинувшие "черту
оседлости" после погромов, и студенты настаивали, чтобы их зачислили в
обыкновенные французские полки; никто их не хотел выслушать. Издевательства
продолжались. Добровольцы 22 июня 1915 г. взбунтовались, избив нескольких
особенно грубых унтер-офицеров. Военно-полевой суд приговорил 9 русских к
расстрелу. Военный атташе русского посольства, граф А.А. Игнатьев,
возмущенный несправедливостью, добился отмены приговора, но слишком поздно.
Русские умерли с криком: "Да здравствует Франция!"[41] Наряду с этим А.А.
Игнатьев 6 июля 1915 г. отправил телеграфное донесение в Петроград по 2-му
полку Французского иностранного легиона, где служил Пешков, приемный сын
Горького и старший брат Свердлова: "Как полковник, так и высшее начальство
отзываются с высокой похвалой о храбрости наших волонтеров, которые без
различия национальности доблестно сражались в последних упорных боях и
потеряли более половины своего состава убитыми и раненными".[42] Однако с
самого начала отношения между старыми и новыми легионерами складывались
непросто. Первые поначалу с презрением относились к русскоязычным
добровольцам, считая, что те пошли в Легион из-за мелких корыстных
интересов, смеялись над "патриотизмом" русских и сомневались в их боевых
качествах. К такой обстановке прибавлялись ужасные условия легионной службы.
Об этом свидетельствует отрывок из одного легионерского письма: "Но все
переносилось относительно спокойно. Недовольство выливалось лишь в форму
заявлений, просьб, жалоб в письмах к родным, поисках возможности уйти с
фронта со стороны одиночек. Это продолжалось до тех пор, пока была сильна
боевая репутация старых легионеров, когда масса волонтеров продолжала
смотреть на своих специфических командиров, как на военных наставников,
пример которых в действительности был очень важен в грядущих битвах с
немцами. И как только те, кто пришел на фронт, как воины, увидели, что в
боевом отношении многие старые легионеры оставляют желать лучшего, что в
особенности те из них, которые прославились пренебрежительным отношением к
волонтерам, сами, как бойцы, стоят мало, как сейчас же стало наступать время
более резких столкновений. Не только личные обиды становились уже стимулом
для этих протестов. Здесь, главным образом, необходимость их стала
диктоваться сознанием того обстоятельства, что поставленные командирами
старые легионеры не могут, к их огорчению, быстро приспосабливаться к
условиям новой войны, не умеют уловить психологии противника, не способны
вести людей и, благодаря этому, могут только ослабить силу нашего
сопротивления немцам".[43] В конце лета - начале осени 1915 г. пожелавших
оставить Французский иностранный легион разделили на две группы: тех, кто
захотел перевестись во французские регулярные полки, и тех, кто решил после
всего пережитого вернуться в Россию. Последних оказалось около 600