"Оноре Де Бальзак. Дочь Евы" - читать интересную книгу автора

довольствовавшегося пониманием искусства, что каждая из них, выйдя замуж,
закрепила за ним пожизненную пенсию в триста франков; этой суммы хватало
ему на квартиру, пиво, табак и одежду. Шестьсот франков пенсии и уроки
превратили жизнь его в рай. В своей бедности и своих мечтах Шмуке имел
мужество признаться только этим двум очаровательным девушкам, двум
сердцам, расцветшим под снегом материнской строгости и льдом благочестия.
Это обстоятельство характеризует всего Шмуке и все детство обеих Марий.
Какой аббат или какая набожная старуха открыли этого заблудившегося в
Париже немца, так и осталось неизвестным. Едва лишь матери почтенных
семейств узнали, что графиня де Гранвиль нашла для дочерей учителя музыки,
они все заинтересовались его именем и адресом. Шмуке приглашен был давать
уроки в тридцати домах квартала Марэ. Поздний успех его сказался в том,
что он приобрел башмаки с пряжками из бронзированной стали и волосяными
стельками и чаще стал менять белье. В нем проснулась простодушная
веселость, которую слишком долго подавляла благородная и пристойная
нищета. Он стал отпускать остроты вроде такой, например: "Суддарини, кошки
скушаль са ночь всю слякоть в Париже". Это значило, что грязные накануне
улицы просохли ночью от мороза. Но произносил он эту фразу на уморительном
германо-галльском наречии. И, с удовольствием преподнося этим двум ангелам
такую своего рода незабудку, Vergissmeinnicht, выбранную среди цветов его
остроумия, он обезоруживал их насмешливость лукаво-глубокомысленным
выражением лица. Он так был счастлив, когда вызывал улыбку на устах своих
учениц, тяжесть жизни которых постиг, что готов был нарочно сделаться
смешным, не будь он смешон по природе; но душа его способна была
возвратить свежесть самым избитым шуткам, - согласно удачному выражению
покойного Сен-Мартена, он мог бы позолотить даже грязь своею небесной
улыбкою. Следуя одному из благороднейших правил религиозного воспитания,
обе Марии почтительно провожали учителя до дверей своих покоев Там
бедняжки говорили ему несколько ласковых слов, радуясь возможности
осчастливить этого человека: дать волю своей женской сердечности они могли
только с ним! Таким образом, до замужества музыка сделалась для них второю
жизнью; так, говорят, русский крестьянин принимает свои сны за
действительность, а жизнь - за дурной сон. Стремясь найти защиту от
мелочей, грозивших поглотить их, от притупляющих идей аскетизма, они
ринулись в трудности музыкального искусства с риском сломать себе шею.
Мелодия, Гармония, Композиция, три дочери неба, хором которых руководил
этот опьяненный музыкой старый католический фавн, вознаградили их за труды
и скрасили их жизнь своими воздушными плясками: Моцарт, Бетховен, Глюк,
Паэзиелло, Чимароза, Гайди и таланты менее крупные развили в них множество
чувств, не выходивших за непорочную ограду их окутанных пеленою душ, но
проникших в мир творчества и там упоенно паривших. Сыграв несколько
музыкальных пьес и достигнув совершенства в их исполнении, сестры сжимали
друг другу руки и обнимались в пылу восторга. Старый учитель называл их
своими святыми Цецилиями.
Только на семнадцатом году жизни обе Марии стали выезжать на балы в
избранные дома и не чаще четырех раз в год. Отпуская их танцевать, мать
читала им наставления, как держать себя с кавалерами, на вопросы которых
они вправе были отвечать только "да" и "нет". Взгляд графини не отрывался
от дочерей и, казалось, угадывал слова по движениям губ. Бедные девочки
были в безупречно скромных бальных туалетах, в кисейных платьях с воротом