"Оноре де Бальзак. Банкирский дом Нусингена" - читать интересную книгу автора

прямая, талия тонкая, руки белые и красивые, волосы черные; лицо не чересчур
румяное, как у приказчика из бакалейной лавки, и не слишком смуглое, как у
калабрийца. Наконец - существенная подробность! - Боденор не был "красавцем
мужчиной", как кое-кто из наших приятелей, которые делают ставку на свою
красоту за неимением другого; но не стоит повторяться, мы уже решили, что
это гнусно! Он метко стрелял из пистолета, ловко ездил верхом, дрался из-за
какой-то безделицы на дуэли и не убил противника. Знаете ли вы, что
выяснить, из чего состоит безоблачное, чистопробное и полное счастье в
девятнадцатом веке в Париже, да притом еще счастье двадцатишестилетнего
молодого человека, можно, лишь войдя во все мелочи его жизни? Сапожник сумел
уловить форму ноги Боденора и удачно шил ему сапоги, портному нравилось
одевать его. Годфруа не грассировал, он говорил не как гасконец или
нормандец, а на чистом и правильном французском языке и отменно завязывал
галстук - совсем как Фино. Кузен супруги маркиза д'Эглемона, своего опекуна
(он был круглым сиротой - еще одно преимущество), Боденор мог бывать и бывал
у банкиров, не навлекая на себя нареканий Сен-Жерменского предместья за то,
что якшался с ними, ибо молодой человек, к счастью, вправе думать только о
своих удовольствиях, спешить туда, где весело, и избегать мрачных закоулков,
где царит печаль. Наконец, он был застрахован от кое-каких болезней (ты меня
понимаешь, Блонде!). Но, несмотря на все эти преимущества, он мог бы
чувствовать себя очень несчастным. О, счастье, к нашему несчастью,
представляется чем-то абсолютным - видимость, побуждающая глупцов вопрошать:
"Что есть счастье?" Одна очень умная женщина сказала: "Счастье в том, в чем
мы его полагаем".
- Она изрекла прискорбную истину, - заявил Блонде.
- И нравоучительную! - прибавил Фино.
- Архинравоучительную! Счастье, как добродетель, как зло, - понятие
относительное, - ответил Блонде. - Поэтому-то Лафонтен и считал, что с
течением времени грешники в аду свыкнутся со своим положением и будут
чувствовать себя там как рыба в воде.
- Изречения Лафонтена стали мудростью лавочников, - заметил Бисиу.
- Счастье двадцатишестилетнего парижанина - совсем не то, что счастье
двадцатишестилетнего жителя Блуа, - сказал Блонде, не обратив внимания на
слова Бисиу. - Те, кто на этом основании кричит о неустойчивости взглядов, -
обманщики или невежды. Современная медицина, высшая заслуга которой состоит
в том, что за время с 1799 по 1837 год она покинула область гаданий и
сделалась под влиянием известной парижской аналитической школы наукой
позитивной, доказала, что через известные периоды времени организм человека
полностью обновляется.
- На манер ножика Жанно[4], хотя его все время считают прежним, -
подхватил Бисиу. - Да, костюм арлекина, который именуется у нас счастьем,
сшит из разных лоскутов, но на костюме моего Годфруа не было ни пятен, ни
дыр. Молодой человек двадцати шести лет, если он счастлив в любви, то есть
любим не за свою цветущую молодость, не за ум, не за внешность, даже не
потому, что есть потребность в любви, но любим непреодолимой страстью, -
хотя бы эта непреодолимая страсть и была, пользуясь выражением Ройе-Коллара,
абстрактной, - этот молодой человек прекраснейшим образом может не иметь ни
гроша в кошельке, вышитом рукой обожаемого существа, может задолжать
домохозяину за квартиру, сапожнику за сапоги, за платье портному, который в
конце концов, как Франция, охладеет к нему. Словом, он может быть беден! Но