"Подлиповцы" - читать интересную книгу автора (Решетников Федор Михайлович)XПодлиповцы приехали в город часу в пятом вечера. Они остановились у содержателя постоялого двора, Терентьича. Терентьич знал Пилу, который часто прислуживал ему, и потому пустил подлиповцев даром. Кроме подлиповских лошадей, во дворе была только одна лошадь. Пила достал хозяйского сена, утащил из незапертой стайки овса и стал кормить лошадей. Подлиповцы отправились в избу. В ней было до двадцати мужиков: пермяков, черемисов и вотяков. Половина из них лежали на печке, на полатях и на лавках, половина сидели за большим столом и хлебали что-то вроде щей. В избе не было огня, хотя было очень темно. – Бог на помочь! – сказал Пила. – Ладно. Ты откедова? – спросили его сидящие за столом. – Подлипную знаешь? – Кто те знает? Вячкой или чердьнский? – Чердынский. – Колдун, ребя! Пила подумал: «Сделаю я с вами штуку». – Эк, вас сколь! Бурлачить? – Э! – А эта баба-то тоже? – Тоже. – Баб, бают, не берут. – Ее возьмут… Она килы садит. Сидевшие за столом вытаращили глаза на Матрену. – Верьте вы ему, ватаракше… Он вон Апроську уморил! – ворчала Матрена. – Слышь, беда!.. чурайся! наше место свято!.. – шептались мужики. Пилу манил запах щей, и он подошел к столу. – Экую ты гомзулю-то взял!.. Смотри, обтрескаешься! – сказал Пила одному мужику, оплетавшему большой ломоть хлеба. Мужик спрятал кусок за пазуху. Четыре мужика вылезли из-за стола, за ними вышли и прочие. – Экой лешой, и ись-то не дает! – Шаркни его по башке-то. – Топором ево! – кричали мужики. – Садись, Сысойко. – За стол уселись все подлиповцы – Пила, Сысойко, Матрена с Тюнькой, Павел и Иван. Мужики боялись Пилы и Матрены. Они давно наслышались, что все чердынские крестьяне колдуны, а колдун, по их понятиям, опасный человек, да и не человек, а черт не черт, а что-то особенное: и человеком ходит, и невидимкой делается, с нечистой силой знается, медведем бегает, сорок летает и проч., и проч… Не спавшие мужики стали смотреть на Пилу и Матрену, сидевшие за столом и вышедшие из-за него стояли у печки и у порога, доедая куски хлеба, и молча смотрели на подлиповцев, ожидая какого-нибудь чуда. Пила, его семейство и Сысойко принялись доедать лежащий на столе хлеб и налитые в большую чашку скоромные щи. – А ты наперед заплати деньги, тогда и распоряжайся, – сказала хозяйка и утащила чашку со щами. – Заплачу, – сказал Пила. – Заплатишь ты! Сколько ел, а все не платил. – А ты погляди, кто у те в чашке-то сидит?.. – Кто сидит?.. – спросила хозяйка. – Дай сюды, покажу! – Пила подошел к хозяйке. – Что ты врешь? – Ослепла! Гляди, мышь! – Ах вы, погань экая!.. – сказала хозяйка. – Вы хлеб-то весь испоганите. – Она хотела взять хлеб, но Пила сказал ей, что в ковриге лапка чья-то видится. Хозяйка прижалась к печке и стала смотреть на подлиповцев, как они охобачивали хлеб. Щей уж не было. Мужики дивились. – Ишь, якуня-ваня, што диется! – Подем! – Ты учись, научит… Так толковали мужики. – А я ишшо не то сделаю, – бахвалился Пила. – Ой! – Пойдем, ребя! – Айда. – Стоявшие мужики ушли. Хозяйка верила всем предрассудкам и страшно боялась колдунов. Пилу она и прежде считала за колдуна, потому что он хитрил над мужиками и возил с собой какие-то травы, которые и ей давал. Увидев теперь, что его испугались мужики, она тоже струсила. Хотела скликать мужа-хозяина, но в то же время ей хотелось выслужиться и Пиле. – А ты килы садишь? – Эво! Тебе, што ли, надо? – Не мне, а Терентьихе. Проходу мне нет от нее; все говорит: уж какова ни будь, да буду я тебе! – А много ли дашь? – Да денег-то нет… – Кормить станешь? – Ладно, только сделай килу. – Уж сделаю! Мужики с печки, полатей и лежащие на лавках слушали Пилу и переговаривались между собой. Сытно наелись подлиповцы. Целую ковригу съели. – Што, Сысойко, наелся? – Баско! Ошшо бы… – Нету боле, – сказала хозяйка. – Ну, таперь спать. – Пила полез на полати. – Убью! Не ходи… – закричал один мужик. – А ты гляди: кила у тебя на роже-то! – сказал Пила. Мужик испугался и ушел с полатей, за ним ушли и прочие. Они улеглись на пол. Подлиповцы залезли на полати и расположились спать, не раздеваясь, так же как и прочие мужики. – Учись, Сысойко! Всему научу, – хвастался Пила. – Ты врешь все. – Хошь килу? – Нет. – То-то… Уж я, брат, што захочу, все сделаю. – А зачем Апроська померла?.. – Так ты колдун? – спросил один мужик с печи. – Колдун. – Глиже! У нас тоже есть колдун: што захочет, так и будет. Баба есть такая, в трубу вылетает. – А вот эта баба-то – беда! – сказал Пила про Матрену. – Ой ли? – Верь ты ему, варнаку! – отплюнулась Матрена. – А ты молчи! – крикнул на нее Пила. – Што молчать-то!.. – Матрена знала, что Пила не колдун; а впрочем, кто его знает. Пила слишком заврался. – Ребя, бабы-то нет уж! – Ой! – Улетела! А ты молчи! – шепнул Пила Матрене, которая лежала у стены. Мужики струсили. – Как улетела? – спросили они, а заглянуть на полати боялись. – Да она откедова? – Кто ее знает. Села ко мне на лошадь: вези, говорит… – А ты бы ее топором, топором, так бы и хлестал. – Бил – не берет… – Куды же она улетела? – А кто ее знат. Она вон к ейной бабе улетела. – Это к Терентьихе? – спросила хозяйка, дрожащая от страха… – К ей. – Слава те господи! – А ты зачурайся, – сказал хозяйке один мужик, лежащий на полу, Подлиповцы стали засыпать. На полатях было так тепло, что подлиповцы ни за что бы не сошли и спали бы долго, долго. Они уснули скоро. Во сне им мерещилась Апроська, и они часто кричали со сна: «Апроська! пишшит!» Мужики, бывшие в избе, долго еще толковали насчет Пилы и рассказывали разные случаи об колдунах, слышанные ими от людей. – Недавно, – говорил один, – у нас, значит, свадьба была. Баско гуляли. Ладно. Вот и появись колдунья, и запела по-куричьи: съем, бает… Беда! Так и бегает за бабами! Ну, и драло все, а кто на печку залез да кринки на голову и поодевал… Она, будь проклята, и давай кринки на пол кидать, кою бросит, и разобьется… Ужасти! Мужики крестились и охали. – Это што, – говорил другой. – Вячки – те лучше ваших чердьнских. У нас, братчи, колдун издох. Как ноць, и перевернетца, и побежит, и побежит!.. Привезли его в черковь, черковный пеун и давай отцытывать, а поп и давай махальничей махать. Махал, махал долго, а колдун и давай зубами цакать… Пеун побег, а поп и хлобысни колдуна-то цитальницей… Колдун и помер. – У вас што в Вятке-то. У нас лучше есть… Лежавшим на печке не спалось. Один из них достал огня на лучину, все четверо, лежавшие на печке, заглянули на полати: там все подлиповцы храпят, и Пила тут, и Матрена тут. – А баба-то прилетела! – Хлобысни бабу-то! – Ты хлобысни… Пила в это время проснулся, взглянул… Мужики испугались и слезли с печки… Пила влез на печку и уснул на ней один. Он спал лучше всех. Подлиповцы пробудились на другой день поздно. Хотелось им еще поспать, да хозяин сказал, что у них одной лошади нет. Пила и Сысойко соскочили, один с печки, другой с полатей, вышли во двор; действительно, не было лошади Пилы с дровнями и двумя топорами. Пила выругал хозяина, говоря: ты украл мою лошадь. Хозяин тоже выругал Пилу, говоря, что лошадь украл не он, а, наверное, мужики, ушедшие из избы вечером. Пила пошел с Сысойком по городу отыскивать свою лошадь. Но город не Подлипная: в городе скорее заблудишься, нежели отыщешь лошадь. Пила вошел в соседний с постоялым двором двор, там кучер выругал его и погрозил отправить в полицию; в третьем он натолкнулся на какого-то барина, барин прикрикнул на него… Пила постоял на улице, подумал, куда идти искать? «Пропала лошадь, не найдешь. Вот если бы я колдун был, уж не украли бы лошадь», – ворчал Пила. Горе его велико было, лошадь – товарищ крестьянина. Куда он теперь денется без лошади, пожалуй, и бурлачить нельзя. «Оказия! Ах, воры!.. И смерти-то на вас нет…» Изругался Пила сильно; долго ругался, ругал и Матрену, и Сысойку, и мужиков, и Апроську выругал, а лошади не отыскал. По дороге шли вчерашние мужики. – Вон он, колдун-то! – сказали несколько мужиков. Пила выругал их. – Ишь он, черт-то! Видно, мяконьких наклали. Пила опять выругал их. – Лошадь украли! – крикнул он. Мужики захохотали. Пила бросился на мужиков, как медведь; одного сшиб с ног, другого повалил на снег, третьему нос разбил… Мужики разбежались от него. – Смешно, лешие?.. лошадь украли, дьяволы!.. – ругался Пила. Пошел он опять на постоялый двор. Там было шесть мужиков. Пила все ругался. – А ты не ругайся, и мы ругаться-то мастаки… Тебе на што лошадь-то? В бурлаки с лошадями не берут, – не нужно. А ты вот продай эту. – Пила еще хуже заругался. Мужики стали сбивать Сысойку продать лошадь. – Ты-то пойми, какая у те лошадь-то: ишь, худая, того и гляди издохнет. А ты продай. – Ты свою заведи да продай, – ворчит Пила. – Были они, свои-то, да тоже продали. – Што ты, собака, пристал: продай да продай! – А посмотри завтра, и этой не будет. Однако мужики сбили Пилу. – Ты врешь, што лошадь не надо? – спросил Пила, поняв, что им нечем будет кормить лошадь. – Што врать-то, дело говорю. Рубля три дадут… – Экой прыткой… Пять давай! – Пила больше пяти рублей не знал и счету: для него пять рублей уже богачество было. – Не продам! – сказал Сысойко. – А оно гоже, Сысойко, толкуют! Лошадь-то, того и гляди, издохнет; уж моя ходила чуть-чуть, а эта – ишь, какая пигалица, самому ошшо надо везти. Пила и Сысойко решили продать лошадь и тут же продали одному крестьянину за три рубля. Получивши два рубля, Пила и Сысойко поехали с крестьянином в питейную лавочку. У питейной лавочки стояло с пятнадцать мужиков. – Эй ты, лешой! Где баба-то? – спросил Пилу мужик, спавший в постоялой избе. – Што баба?.. Вот лошадь украли. – А я, бает, колдун. – Поговори ты у меня, шароглазый пес. Мужики осмеяли Пилу, Пила обругал их. В питейной лавочке пили водку три мужика. Крестьянин, купивший Сысойкину лошадь, поставил полштофа водки и стал потчевать подлиповцев. Сысойко никогда не пивал еще водки, со стакана его разобрало. В лавочку вошло еще человек шесть. Попойка продолжалась с час; Пила, захмелев, пропоил еще рубль. Мужики стали петь и плясать и кричали до ночи, когда их вытолкали на улицу. Мужики орали песни или рассуждали о бурлачестве. – Баско бурлачить! – заметил Сысойко, уже пьяный, поддерживаемый Пилой, который тоже пошатывался вперед и назад, направо и налево. – Баско, – ответил один мужик. – А что делать-то? – спросил Пила. – Плыть. Реки эво какие! Большищие-пребольшущие. – Лиже ты! А близко? – Далеко. Теперь будет Соликамско-город, потом Усолье-город, Дедюхино… – Вре! – Пра. Там Чусова-река, Кама-матушка… Вот дак река! А там, бают, Волга, супротив той Кама што! А идет она с тово свету, и конца ей нету… – На ней, бают, атаман Ермак, – силища у него у! какая была! он, бают, города брал; никто ему не смог перечить… – А там люди-то есть же? – спросил Пила. – Есть, да иные, бают. – Вот, Сысойко, куда мы подем! Ты мне должен спасибо сказывать, каракуля ты экая… – говорил Пила. Пила и Сысойко отстали от мужиков, шли кое-как: Пила хвалился тем, что он сила и колдун, Сысойко почти спал и только нукал да звал. Шаг за шагом ноги обоим изменяли, и они, рассудив, что лучше тут уснуть, улеглись середи дороги и, в первый раз в жизни, забыв о житейских дрязгах, о своем горе, уснули в обнимку. Зато утром они проснулись в месте грязном месте прохладном и душном, среди незнакомых лиц, мужиков и каких-то, «кто их знает каких», людей… Благодетельная полиция сжалилась над подлиповцами, спавшими середи улицы на дороге, и стащила их в чижовку. |
|
|