"Кшиштоф Барановский. Вокруг света на 'Полонезе' " - читать интересную книгу автора

Обычные паспортные и таможенные формальности в Свиноуйсьце могли бы
служить эталоном вежливости. Развернувшись в узком пространстве
Боцманского залива, "Полонез" начал пробиваться на двигателе против ветра.
Холодная погода смела с причала случайных зрителей, и выход в море
состоялся без болельщиков и эскорта провожающих. Весьма знаменательно для
суеверного мореплавателя!
Теперь можно было спустить с грот-мачты британский и американский
флаги: по морскому этикету, перед началом и после окончания рейса на яхте
поднимают флаги тех государств, куда она собирается плыть. Зато у входного
люка я воткнул две пунцовые розы, перевязанные белой лентой. Их принесли
мне незнакомые люди - просто для "Полонеза". Сейчас это неожиданное
украшение находилось в совершенно неподходящем для него месте, и скоро
первые брызги соленой воды коснулись нежных цветов...
До Англии я шел с попутчиком - Казимежем Яворским, или Кубой. Сильный
северо-восточный ветер уже успел раскачать море. Под защитой волнореза мы
поставили паруса, и "Полонез", используя порывы ветра, выскочил со
спокойной воды в разбушевавшийся залив, где нас сразу же окатило с головы
до ног. Это предупреждало нас о прелестях плавания против ветра. Чуть
слышно ругаясь, Казимеж переоделся в штормовую одежду, я тоже стал
натягивать на себя теплое белье, и в конце концов стал похож на луковицу,
когда надел сверху две куртки из непромокаемой ткани. Но стоило мне выйти
на нос, чтобы привести в порядок якорь, как в резиновых сапогах захлюпала
вода. Пришлось еще раз сменить носки. И замотать вокруг шеи полотенце...
Один за другим открывались огни маяков: Грейсвальдер-Ойе, Засница,
Арконы. Вылетавшие из-под носа брызги в темноте окрашивались от бортовых
огней в красный и зеленый цвета, за кормой тянулась белая коса вспененной
воды. Позади остался и черный мыс Ясмунда, четко выделявшийся на фоне
зарева Засница. Эти огни, мысы, заливы знакомы каждому польскому моряку.
Они предвещают встречи на суше, они же принимают прощальные вздохи, когда
Свиноуйсьце исчезает за горизонтом.
Настроившись на волну Щецина, я часто слушаю несущиеся в эфир слова,
которые или рождают радость встречи, когда судно еще далеко в море, или
продлевают минуты расставания. В узкой полосе настройки, сквозь
атмосферные шумы и помехи десятков других станций, ловлю отголоски чувств,
дел государственной важности и повседневных людских тревог. О таком обычно
не говорят на суше, но тут, в море, любой радист или случайный слушатель
нередко становится участником самых интимных встреч в эфире. Мне кажется,
что это роднит, может быть подсознательно, большую моряцкую семью.
Возле мыса Альконы глубоко. Мне помнится, что во время прошлогодней
гонки я проходил на "Полонезе" совсем близко от берега. Теперь у меня
включен эхолот, и я наблюдаю, как меняется радиопеленг на маяк. Показания
эхолота, как обычно, скачут, но я знаю, что он должен показывать, и на
безопасной глубине обхожу мыс. Мне виден его силуэт, когда гаснет маяк.
Обеспокоенный смотритель включает прожектор, чтобы подсветить для меня
скалы, но яхта оставляет их в стороне.
Бросаю взгляд на карту и прокладку курса к Мекленбургской бухте. В
полночь - подъем для Кубы и отбой для меня. Утром, когда я встану, меня
приятно удивят прекрасная, спокойная погода и огромный спинакер,
поставленный Кубой... Кто ж тут яхтсмен-одиночка?