"Наталья Баранова. Тенета" - читать интересную книгу автора

светлые, ресницы длинные, и говорила так мягко.... Голос как у птахи лесной.
И счастлива была во время бракосочетания, разве что не сияла, как Ангел. А
на утро.... Да голос этот в башне. А я тогда уже чуял, что неспроста
господин в башне в глухие полночи запирается. У него и посох из человечьих
костей сделанный есть. Страшно-то как. Вроде и с Архиепископом дружен, а
кажется, не Бог ему друг, а Дьявол. И ведь месяца не прошло, как вы ему
подвернулись. Траур трауром, грусть грустью, а глазки у него при взгляде на
вас загорелись. А вы... Хоть и вдова, а такая ж, как Анна. Вы вот третьего
дня до того, как я вам башню показал, в соборе были, молились. И через окна
свет падал и вас всю окутывал. А я стоял и смотрел. И прости, Боже, грешника
мнилось мне, что это не солнце, что вы сама вся так сияете. Вот тогда я и
сказал себе, что довольно с этого упыря. Что вас он точно не получит.
Довольно! Вашей смерти способствовать молчанием я не стану.
Вздохнув, Ханц потрепал лошадь по морде, и, повернувшись, потянул за
повод.
Марта, прикусив губу, смотрела на наползающий со всех сторон туман.
Туман скрывал то, что оставалось на пройденной ими тропе. Туман прятал то,
что было впереди. Существовал лишь небольшой клочок мира вокруг. И он весь,
сплошь состоял из темных еловых лап, у которых туман украл все оттенки
зелени, сменяв их на черный и серый. Лишь кое-где просвечивала блеклая
желтизна последней листвы.
И этот унылый пейзаж словно выпивал последние силы. Марте казалось, что
они заблудились вне времени и пространства. Что эта дорога похожа на дорогу
в ад, если только в ад есть дорога. Так уныло, так грустно было на душе.
А еще ноющая боль в груди словно бы отнимала и силы. Сдерживая кашель,
Марта чувствовала, что порой руки и ноги горят огнем, а иногда едва не
превращаются лед.
Не помогал ни тяжелый шерстяной плащ с меховым подбоем, ни добротные
башмаки. Вся одежда давно промокла, а сменить ее было не на что.
Иногда Марте казалось, что она не сидит на лошади, а широкая река
качает ее, сидящую в лодке, и течение уносит ее вдаль, куда-то очень далеко
от реальных ее тревог.
- Ханц, - проговорила девушка, оборвав тишину, до того нарушаемую лишь
звуком шагов по лужам. - Ты говорил эти места гиблые. Отчего это?
- Да уйма народа пропадает по болотам и зимой, и осенью, и летом, и
весной. Говорят нечисть закружит, поневоле заплутаешь. А еще водяницы ночью
блуждающими огоньками с толку сбивают. Кинешься к огонькам, а они тут как
тут, насядут со всех сторон, и тянут на дно, тянут.
- Водяницы, - задумчиво протянула Марта. - Ты, стало быть, их не
боишься?
- Я, госпожа, дорогу знаю. Мой отец ее знал, и меня научил. Только,
боюсь, раз вода в реке поднялась, как бы не было на гати того же. Гать же
она не сплошняком. Где особо топко, там и клали. А дорога из болота порой в
лесок ныряет, как вот здесь - не тянет, но под ногами хлюпает. И таких
островков среди болота - тьма тьмущая. Но если воды много, было б где нам на
ночлег остановиться.
- Это не беда, - прошептала Марта.
Ханц тихо хмыкнул.
- Может, привал устроим? - предложил он. - Скоро дорога повыше пойдет,
посуше будет. Я костерок запалю, хоть немного погреетесь, продрогли ведь.