"Мюриель Барбери. Элегантность ежика " - читать интересную книгу автора

немного времени, и неизвестно, куда девать остальное - а тут я все время
занята: играю роль типичной отличницы, чтоб было все как полагается: тот же
стиль, те же слова, повадки, вкусы и те же мелкие ошибки. Я внимательно
изучаю все письменные работы Констанс Борель, второй ученицы в классе, по
французскому, математике и истории и мотаю на ус, что и как делать мне: во
французском должно быть связное изложение и правильное написание, в
математике - механическая запись бессмысленных действий, а в истории -
перечисление событий, разбавленное логическими связками. Даже если
сравнивать со взрослыми, большинство из них далеко не так умны, как я. Таков
факт. Гордиться тут нечем - моей заслуги в этом нет. Но в аквариум я, уж
точно, не попаду. Таково мое непоколебимое решение. Судьба даже такой
способной, яркой личности, как я, незаурядной и превосходящей основную массу
людей, заранее предопределена, и это обидно до слез; почему-то никому не
приходит в голову, что если жизнь не имеет смысла, то нет никакой разницы,
добьешься ты в ней блестящего успеха или окажешься неудачником. Разве что
будет житься полегче. Да и то: разумному человеку успех приносит
разочарование, тогда как посредственность всегда питает какие-то иллюзии.
Для себя я твердо все решила. Я уже скоро выйду из детского возраста и,
несмотря на то, что знаю, какая жалкая комедия наша жизнь, вряд ли сохраню
трезвость мысли до конца. В людях заложена вера в то, чего нет, потому что
они живые существа и не хотят страдать. Вот мы и стараемся изо всех сил
внушить себе, что есть некие высшие ценности, которые якобы придают жизни
смысл. И, при всем своем могучем интеллекте, я не знаю, как долго смогу
противиться этой биологической потребности. Выдержу ли горькое сознание
того, что жизнь бессмысленна, когда мне придется включиться во взрослые
гонки? Не думаю. Потому-то я и решила: в конце этого учебного года, в день,
когда мне исполнится тринадцать лет, то есть шестнадцатого июня, я покончу с
собой. Заметьте, трубить об этом, будто о каком-то отважном и дерзком
деянии, я, конечно, не собираюсь. Наоборот, мне нужно, чтобы никто ничего не
заподозрил. У взрослых истерическое отношение к смерти, они придают ей
непомерную важность, разводят вокруг нее всякие церемонии, тогда как это
самая обычная вещь на свете. Лично для меня имеет значение не то, что я
умру, а то, как это произойдет. Моя японская жилка, естественно, склоняет
меня к харакири. Под этой "жилкой" я разумею свою любовь к Японии. Как
только у нас в школе начался второй язык, я выбрала, само собой, японский.
Правда, учитель попался не ахти, по-французски говорит так, что ни слова не
разберешь, и большую часть урока растерянно чешет в затылке, но есть
приличный учебник, и я уже неплохо продвинулась с начала года. Надеюсь, еще
несколько месяцев - и смогу читать свои любимые манги в оригинале. Мама не
понимает: "как это такая умная девочка, как ты, может читать манги!" Я даже
не пытаюсь объяснить ей, что слово "манга" по-японски означает просто
"комикс". Пусть себе думает, что я сдвинулась на молодежной субкультуре. В
общем, я рассчитываю через пару месяцев прочесть по-японски Танигучи[4].
Однако - возвращаясь к нашему предмету - надо успеть до шестнадцатого июня,
потому что в этот день я кончаю с собой. Правда, не по-японски. Харакири -
это, конечно, прекрасно и благородно, но... очень уж больно, а мне не
хочется мучиться. Мучительная смерть не для меня, наоборот, по-моему, если
решаешь умереть и, тем более, считаешь, что смерть в порядке вещей, то нужно
все сделать безболезненно. Смерть должна быть незаметным переходом, мягким
скольжением в вечный покой. Некоторые выбрасываются из окна с пятого этажа,