"Анри Барбюс. Сталин " - читать интересную книгу автораСтарого света еще в то время, когда вся Россия была сплошным пепелищем,
грудой развалин, атакуемых изнутри и извне контрреволюцией, - Ленин, этот провидец, умевший во всей широте и во всех подробностях охватывать обширнейшие планы, какие когда-либо нарождались в человеческом мозгу, - этот Ленин тоже отлично умел говорить с рабочими, с каждым рабочим в отдельности. Нахлобучив кепку на свой круглый голый череп, засунув руки в карманы, лукаво прищурив глаза, с видом заурядного уличного торговца, он бродил у заводских ворот. Он заговаривал с рабочим, болтал с ним по-товарищески и привязывал его к себе навеки. Смирного он превращал в бунтаря, бунтаря - в революционера. (А крестьяне говорили о нем: "Это - свой брат. Словно сейчас от сохи"). Таков был и Иосиф Виссарионович, - и уже это одно их сближало, выделяя из массы других. "Естественная простота его речи и обращения с людьми, его абсолютная беззаботность в отношении личных жизненных удобств, его внутренняя твердость и полное отсутствие суеты, его тогда уже заметная подготовленность сделали его, еще молодого работника, авторитетным и своим человеком среди тифлисских рабочих. "Наш Сосо", - говорили о нем рабочие". Это гениальное умение становиться на уровень своих слушателей было одной из глубочайших причин того доверия, которое Сталин всегда внушал массам, его великой роли в революции. Но не надо смешивать: становиться на уровень слушателя - вовсе не значит принижаться, прибедняться или впадать в вульгарность. Ничуть не бывало. Орахелашвили, знавший тогдашнего Сосо, дал Сосо считал, что пропагандист это - популяризатор, говорящий то же, что говорит и ученейший теоретик, но только умеющий выразить это в словах, доступных слушателям данного культурного уровня. Как же этого добиться? - При помощи образов и живых примеров. Мы, - говорит Орахелашвили, - которые вели ту же пропагандистскую работу, что и Сталин, не умели обходиться при собеседованиях без некоторых трудных терминов. Нас преследовали не всегда понятные слушателям: тезис, антитезис, синтез и прочие диалектические тонкости. Все это чересчур перегружало наши беседы с рабочими и крестьянами. У Сталина - ничего подобного. Он брал вещи совсем с другой стороны, он подходил к ним не отвлеченно, а жизненно - диалектически. Разъясняя, например, понятие буржуазной демократии, он ясно, как день, показывал, почему она "хороша" в сравнении с самодержавием и почему "плоха" в сравнении с социализмом. И все понимали, что хотя демократическая республика - огромный шаг вперед от самодержавия, но в определенный момент она же может оказаться таким препятствием на пути к социализму; которое необходимо взорвать ... Другая черта - его веселость. Но только не на работе! Смешивать одно с другим не следует. Однажды, - рассказывает тот же Орахелашвили, - было устроено собрание на квартире у одного крупного кавказского работника. (Собираться приходилось в семейной обстановке, потому что других возможностей не было). Во время заседания сынишка хозяина забрался к отцу на колени, а тот стал ласкать его, всячески сдерживая шалости и болтовню карапуза, который еще не интересовался серьезными разговорами. Тогда Сталин встал, осторожно взял ребенка на руки и вынес его за дверь со словами: "Ты, |
|
|